"Ему удалось стать тенью"
Автор нескольких работ о Ленине, российский филолог, философ Михаил Эпштейн – о том, что осталось от Ленина нематериального

Журнал ÇОгонёкÈ   № 43 (5152) от 01.11.2010   


- Есть памятники, Мавзолей, названия улиц. А что осталось от Ленина на символическом уровне, на интеллектуальном? Если посмотреть на него отстраненно, что он сегодня такое?  
- У меня осталось чувство загадки. Ленин - огромный икс нашей истории. Некое неразрешенное, или неразрешимое уравнение. Я, как и все советские, воспитывался на Ленине, впитывал его с молоком матери. Сегодня понимаешь, что кудрявый Ленин на октябрятских значках, этот ангелоподобный мальчик, которому нужно подражать во всем, – все еще остается в сумеречной зоне нашего коллективного бессознательного. Это - как портрет дедушки в прихожей: ты о нем можешь не думать, но его образ лепит тебя изнутри. Мы все сделаны Лениным. Потому что никого главнее не было. Мама-папа, дедушки-бабушки - это были местные божества, а он был всеобщим. Он нас создал, а кто он – мы теперь не знаем (значит, не знаем и себя).  Когда-то знали: "великий вождь, человечнейший человек".  Но того Ленина, который был на знамени и значках, уже нет. В то же время в живописного злодея, монстра, как Сталин или Гитлер, он тоже не превратился. Он остался каким-то джокером, постмодерным персонажем, которого и деконструировать трудно -  потому что прежде его еще надо сконструировать. Он предстает теперь как зияние, огромная прореха, в которую обрушилась империя. И весь 20 век. Если Россия – подсознание Запада, то Ленин – посознание России. Иван Грозный, Петр 1, цари Александры и Николаи, Распутин, Сталин уже вошли в наше сознание, но Ленин скрылся, ушел в подполье, в глухую несознанку. И в этом смысле, как огромное вместилище бессознательного,  Ленин сомасштабен России. Недаром его труп по-прежнему в ее центре, а кто он, почему он там лежит,  что это за Дисней-морг такой на Красной площади, уже мало кто знает.
- А Сталин почему не загадка?
- Сталин, при всем его демонизме, прост. Он модернистский, кафкианский персонаж. Сюрреалистический. Он понятен: жажда власти, восточный деспот, наследие монархии, цель оправдывает средства, и так далее. В Ленине циник и идеалист удивительным образом уравновешены. Их нельзя разделить. Я пытался разгадать его загадку, читая его письма родным. И ничего не понял. Нулевой градус письма. Пишет, как пионер из пионерского лагеря бабушке. Купался, загорал, солнце светит, много друзей. Точка. Вот это конспирация! – абсолютная прозрачность. Гляди, трогай – он есть, но его нет. Я пытался понять Ленина, читая о нем уже в постсоветские годы. Какие-то разоблачения, воспоминания оппонентов. Но и это не помогло. Я по-прежнему представляю Ленина таким, каким представлял его в детстве-юности. Притом, что все идеологические наслоения отпадают, голый человеческий костяк остается тем же. Сквозит пустотой. И открывшиеся факты ничего не добавляют, а только усиливают чувство загадки. Тому всемирному гению, вооруженному передовым учением, сподручнее было произвести революцию, чем вот этому прозаичнейшему джентльмену без свойств, без обаяния, без красок, серому, как тот октябрьский денек.  Только какие-то случайные проблески. Помню, как появился портрет Ленина в журнале ÇНовый мирÈ, кажется, еще при Твардовском – этот интровертный портрет раньше не тиражировали. На этом снимке он глядит прямо в тебя, у него глубокий взгляд очень умного преступника. Преступника, знающего и сознающего, что он взял на себя, даже мудрого в этом знании. Человека, который все о себе понимает и все равно стоит на своем.    
- То, что писали о Ленине в 1990-е, это и была, по-видимому, попытка нащупать что-то живое. Например, о его романе с Инессой Арманд, или о еврейских корнях. Болезнь в 1922-24 гг, которая была следствием того, что, как писали, Çон все понялÈ. Солженицын пытался его оживить, показать обывателем, но, кажется, уперся в ту же проблему: там мало человеческого. Может быть, ошибка в том, что мы Ленина человеческими мерками меряем, а он был такой вот логической машиной, человеком идеи?   
- С одной стороны, да, машина - но в то же время очень страстная машина, машина человекоубийственных страстей. Если читать его работы, даже ÇМатериализм и эмпириокритицизмÈ - вроде бы, философский трактат, – то и там он постоянно рычит на своих оппонентов, честит их почти непотребными словами. В основе его натуры лежит огромное раздражение, которое можно проследить до "карамазовского" истока. Если пролилась где-то слезинка труженика, то за это надо задушить все правящие классы, всех буржуев, дворянчиков и попов, не говоря уже о Самом, о
Боге. В письме М. Горькому Ленин пишет, что "всякий боженька есть труположство — будь это самый чистенький, идеальный, не искомый, а построяемый боженька, все равно" (13 или 14 ноября 1913). У меня была на эту тему статья – ÇЭдипов комплекс советской цивилизацииÈ, о смысле превращения Бога в ÇбоженькуÈ. Это значит: превратить отца в ребенка. И одновременно объявить его трупом. В основе лежит желание уничтожить отца и занять его место. Это можно назвать волей к власти... Ленин вообще -  место конвергенции основных учений 19 – начала 20 веков, марксизма, ницшеанства и фрейдизма, но эдипов комплекс первенствует – по отношению к Богу, к царю. Идея свержения верховной власти и овладение Матерью-землей – отсюда и материализм, вера в то, что первична природа, притом что к настоящей природе он был равнодушен. Ганецкий, кажется, вспоминает о том, как они с Лениным пошли на прогулку в горы и когда взошли на какой-то перевал, открылся сияющий вид, Ленин, оглядевшись, сказал только: ÇОх, и гадят нам меньшевикиÈ. Никакого живого чувства к природе у этого материалиста не было, а тем не менее – вот он, культ материи. Почему? Для "воинствующего материалиста", каким называл тебя Ленин, первичность матери-природы – это лишь первый ход в отторожении ее от  Отца. А второй и главный ход – самому овладетъ ею, вторгаться в ее лоно, попирая для вящего удовольствия трупик ее бывшего супруга, бессильного боженьки. Большевики признавали первенство материи лишь для того, чтобы самим молодо, хищно, по-сыновьи ею овладеть. Симптоматично, что  в ÇМатериализме и эмпириокритицизмеÈ все положительные категории даны в женском роде - материя, действительность, природа,  объективность, истина, наука, практика, а отрицательные – в мужском: Бог, дух,  символ, иероглиф.
- Анализ языка его статей, трудов – может быть, это может помочь его понять? Он, кстати, по-вашему, хороший публицист?
- Читать все это неимоверно скучно. Ни малейшего, опять же, человеческого слова -  сплошь условная политическая манера, предсказуемая демагогия, никаких прорывов. Сталинский язык, конечно, еще более автоматизирован, чем ленинский.  ÇЧто такое есть ленинизм? – Ленинизм есть во-первыхÉ Во-вторых, товарищи,  ленинизм естьÉÈ Это уже совсем замороженный, заторможенный марксизм. А у Ленина еще сохраняется речевой пыл, какой-то захлеб. Но этот захлеб политического лая, который вызван все тем же раздражением. Во всем - чувство смертельной обиды оттого, что кто-то еще не знает азбучной истины, хотя она давно уже открылась марксизму: ÇУже сто лет как известноÉÈ, Çуже давно пройденоÉ разжеваноÈ. А все равно не понимают. И, конечно, эти непонимающие – недоумки, дураки, подлецы, преступники. Остается их только расстрелять. Этим недоучкам противостоит  только сам Ленин и его последователи. А остальной мир – всякие авенариусы, махи, богдановы, канты, каутские - недоумки. Мир населен врагами, и это его заводит. Он находится в состоянии вражды и матерщинного  презрения к миру. Вообще, между матерщиной и материализмом есть взаимосвязь. Мат ведь говорит: ÇеÉ твою матьÈ - это я  имел твою мать, это я хозяин материи, сожитель Природы. Не ты, не он, не отец небесный – а я! В этом же и смысл материализма - что не Бог сотворил материю, а мы, сыны, освобождаем материю от рабства у Бога-отца и кладем ее под себя. Кровосмесители с природой: ее дети и ее же обладатели. У Ленина это материалистически-матерщинное начало прослеживается на уровне стиля. Язык у него гибкий,  брызжущий, с большим слюноотделением, но при этом шершавый, и вообще журналист он средний руки – упертый автор передовиц.  
- Вы говорите, что интеллектуальное наследие Ленина неощутимо. Но оно и сегодня присутствует в языке власти, которая не признает существования оппонентов, конкуренции, другого мнения. По-ленински заранее рассматривает оппонентов и критиков как пустое место, не замечает их.     
- Да, причем это общее у Ленина с Марксом: они гораздо более раскаляются против  близких, союзников, чем против прямых врагов. Если вспомнить ÇКоммунистический манифестÈ, то полемика с буржуазными взглядами там занимает не так уж много места. Главное - полемика с другими разновидностями социализма – прусским, мелкобуржуазным, утопическим...  Классовый враг уже повержен, его как бы сама История прикончит – а вот со своими надо разобраться. И для Маркса, и для Ленина в борьбе за лидерство важнее низвергнуть "почти" своих: ÇменьшевиковÈ, ÇликвидаторовÈ, ÇотзовистовÈ. Выделиться на фоне таких же, как я. Такие люди, как Ленин, не умеют любить. Они могут ненавидеть, но лучше всего они умеют ревновать. Ненависть направлена на врагов, а ревность на тех, кто любит иначе. Иначе социалистичен, иначе коммунистичен. И это чувство ревности съедает любовь и преобладает над всем.

Вообще загадок у Ленина много. Он, с одной стороны, банален: ну да, хотел, чтобы люди были счастливы – и считал, что лучше других знает, как это сделать. Своеволен, но кто из нас в душе не таков? В общем, человек понятный, прямой. Не византийский. И при этом – невероятные, колоссальные последствия его действий. Как такие обычные причины сходятся с такими судьбоносными для мира последствиями – загадка.
- Получается, что советская пропаганда, которая любила подчеркивать ленинскую ÇпростотуÈ, не лгала?  
- Получается, что так.  Наивно, но очень точно выразил это Есенин: ÇЗастенчивый, простой и милый,  он вроде сфинкса предо мной. Я не пойму, какою силой сумел потрясть он шар земнойÈ. Насчет застенчивый и милый – это, конечно,  глупости, а вот насчет сфинкса и "какою силой?" - это точно.    
- Огромное ленинское наследие, 55 томов собрания сочинений – что там интересного сегодня можно найти?  
- Интересны противоречия. Мало кто обращал на это внимание. Вот Ленин пишет в 1916 году текст ÇВоенная программа пролетарской революцииÈ: ÇРазоружение – это идеал социализма. В социалистическом обществе не будет войны" (Полн. собр. соч., 5 изд., т. 30, с. 152). Однако несколькими днями раньше, в статье ÇО лозунге разоруженияÈ он пишет с равной уверенностью: ÇПобедив в одной стране, социализм ни в коем случае не будет исключать войну вообще – наоборот, он предполагает войнуÈ. Это в одном томе, на соседних страницах. Еще в одном месте он пишет: ÇМы - не пацифисты, мы - враги империалистических войн. Мы всегда считали абсурдным, чтобы революционный пролетариат отказывался от революционных войн, которые могут оказаться неизбежными, необходимыми в интересах социализмаÈ. Как понять его мировоззрение
по вопросу о войне? С одной стороны, хороший мир и плохая война, с другой – хорошая война  и плохой мир. Хороший мир называется миролюбие, разоружение и ему противостоит империалистическая война. А хорошая война называется революционной, и ей противостоит плохое  примиренчество, пацифизм. А вы говорите - железная логика. У Ленина вовсе не логика, а идео-логика, логика, подчиненная идеологии. Это сознание, которое вмещает в себя противоположные утверждения, чтобы, с одной стороны, нападать на милитаристов, а с другой на пацифистов, и тех и других подминать под себя. Ленин называл это диалектикой. Макиавелли отдыхает.
- Что из Ленина сегодня можно использовать? Какая-то польза от Ленина все-таки есть?  
-  Польза от Ленина – минусовая: найти его в себе и по капле выдавить из себя. Это трудно: я помню, что, будучи студентом и уже антисоветчиком, я раздражался на всякие анекдоты о Ленине. Мне казалось неподобающим говорить  о таком человеке в юмористическом жанре. Ты можешь быть за или против, но карнавализировать эту фигуру нельзя, нехорошо. И теперешняя глухота вокруг Ленина, когда сошла советская власть, показательна: он вакуум, призрак, из которого вышел и куда обратно испарился коммунизм. Ленин в общем-то остался не у дел. О нем вроде и сказать нечего (как и о Горбачеве, кстати). Вроде и не царь (в отличие от Сталина), и не мятежник (в отличие от Разина), а непонятно кто, нет для него категории. Мутная личность смутного времени. Никто его особенно не клеймит, никто за него особенно не хватается, все бури - вокруг Сталина. Империя нам сейчас понятнее, чем революция. Мне кажется, что когда мы дозреем до осознания Ленина в самих себе, в своей истории, когда Ленин заинтересует нас больше, чем Сталин, – вот  тогда мы, как страна, как общество, сможем двинуться дальше. Ленин –это наш внутренний мертвяк. Он уже не живой, как в советское время, но еще и не похоронен.  Нужно раскопать в себе Ленина и похоронить в прошлом, в истории революции, в судьбе гигантских страстей. То, что Ленина сегодня никто в упор не видит и не рассматривает,  - это говорит о том, что мы еще у него в плену. Поэтому его внешние отражения –памятники, названия улиц, мемориальные доски - никого не задевают. Представьте, например, реакцию на памятник Сталину в центре Октябрьской площади. Или Дзержинского – на Лубянке. А памятники Ленину – стоят, как какие-то черные дыры, параллельные миры. Никто их не замечает.  Они принадлежат нашей среде обитания, они знаково не отмечены, это фон, это тускло выкрашенный  забор, которым обнесено место будущего строительства (еще неизвестно чего). Кому интересно смотреть на забор? И к Мавзолею, который остается географическим и символическим центром страны, - у нас нет к нему никакого отношения. Он вне интерпретации. Это значит, что в большом времени мы еще живем под Лениным. Уже после Сталина, но еще при Ленине. Он продлился, уйдя в безыдейное, бесстильное подполье. Став менее заметным, он сохраняет могущественное присутствие вокруг нас в виде тени. Как тень, он органически вписался в постсоветское пространство. У нас не только теневая экономика, теневой бизнес, но и теневой национальный лидер. Когда Ленин выйдет из этой тени, предстанет, как самая роковая из наших фигур – когда не книги Радзинского о Николае Первом, Распутине и Сталине, а книга о Ленине станет шоком,  бестселлером,  -  это будет знаком выздоровления, возрождения. Может быть, к столетию Октября дозреем.


- Солженицыну этого не удалось сделать в ÇКрасном колесеÈ?
- Солженицын, мне кажется, сильно нас опередил. Для него Ленин, во всей его бессмертной пошлости, был самой значимой фигурой 20 в.  Солженицын  себя мерил по Ленину, пытаясь стать его антиподом, сделать нечто равновеликое ему по масштабу, но с противоположным знакомÉ Но мы удалились от этой солженицынской точки зрения, проспали ее. Утерян тот масштаб, в котором только и можно воспринимать и Ленина, и Солженицына, и саму эту великую дуэльную пару. Нам Ленина еще надо вспомнить. Ленин – это будущее нашей памяти.

 
Беседовал Андрей Архангельский