Михаил Эпштейн

                                            "Звезда", #5, 2002

Подумать только, еще недавно я бы написал "пирамида цивилизации", а теперь - "небоскреб". Крутизна истории - в ее наезде на язык, смене метафор.

Что же это за "четвертая мировая"? Во времeна холодной войны мы не решались вписывать ее как "третью" в  порядок мировых, - казалось, это "не та" война, не типическая, слишком мирная.  Но и теперешняя война вроде бы "не та", видимый ее среднеазиатский участок пока далек и локализован.  Очевидно, нам придется привыкать, что мировые войны друг на друга непохожи, могут разворачиваться на невидимых рубежах, в компьютерных сетях, на квантовых уровнях - и тем не менее быть мировыми по  масштабам и историческим последствиям. Так что нынешний нетипический случай войны с незримыми сетями и "спящими ячейками" террора позволяет нам задним числом и минувшую советско-американскую войну занести в разряд мировых.

Первые две были классические, огненные, грохочущие. Третья была холодной - почти без применения оружия. Эту, четвертую, можно назвать темной. Множество ее фронтов остаются незримыми.  Местом атаки и гибели может быть любая точка в самой защищенной стране. Такова метрика террористического пространства: оно вывернуто наизнанку, в нем нет спасительной глубины. Уязвима каждая точка. Не самолет, так микроб. Не микроб, так радиoактивная частица. Край жизни за каждым углом. В пяти минутах ходьбы от моего университета  в Атланте находится всеамериканский Центр по контролю и предупреждению заболеваний, куда со всей страны присылаются споры сибирской язвы. Если меня спросят, бывал ли я на линии фронта, не знаю, что и ответить. Возможно, что бывал.

Нижеследущие заметки писались по горячим следам событий, в сентябре - октябре 2001, и относятся к жанру "очень субъективных", а местами "откровенно пристрастных". Снисходительный читатель, быть может, найдет в них отражение если не истины, то боли.
 
 

1. ВЗРЫВ, А НЕ ВСХЛИП

 

Вот как кончится мир
Вот как кончится мир
Вот как кончится мир
Не взрыв но всхлип.
      Томас Элиот. "Полые люди".

Есть ирония судьбы в том, что мишенью глобального терроризма стали два здания,  зеркальность которых с начала 1970-х годов служила символом и  образцом архитектурного постмодерна. Две башни -  как два взаимоотражения без  подлинника.

 В свое время выдающийся архитектор и  теоретик  постмодерна Чарлз Дженкс писал, что эпоха модерна закончилась  15 июля 1972 г., в 15 ч. 32 мин..  Tогда  спроектированный в стиле модерна  жилой район  Pruitt-Igoe в Сент Луисе, когда-то названный  "совершенной машиной для жизни" и награжденный премией Национального Института Архитектуры,  был взорван динамитом.  Построенные в 1951 г.   четырнадцатиэтажные блочные здания, полные солнца, простора и зелени, стерильные и рациональные, как больница,   оказались неподходящим  местом обитания для людей с низким доходом. Район стал рассадником преступности, и  двадцать лет спустя было решено снести его, чтобы расчистить место для новых построек. [1]

С такой же хронологической точностью можно констатировать, что в 10 ч. 28 мин. 11 сентября 2001, с крушением двух башен Всемирного торгового центра, воплотивших в себе мощь и блеск  глобального капитала, закончилась эпоха постмодернизма. Но закончилась, в отличие от модернистского жилого комплекса, не строительным актом, а актом террористическим, который вместе с двумя зданиями-близнецами унес жизни  тысяч людей.  Реальность, подлинность, единственность - категории, которыми было принято пренебрегать в поэтике постмодернизма, основанной на повторе и игре цитат, на взаимоотражении  подобий, -  жестоко за себя отомстила.

Война в Персидском заливе породила мифологию симулякра - война как  инсценировка, распланированное упражнение для телевизионщиков. На эту тему была целая книга Ж. Бодрийяра, выросшая из серии его статей 1991 г. для газеты "Либерасьон", - "Войны в Заливе не было".  По Бодрийяру, было только супершоу, грандиозное событие  из мира пиар и масс медиа, которое для поддержки патриотизма оплачивалось из военного бюджета.  Солдаты мало чем  отличались от актеров массовки. Безопасность была обеспечена. Управление военными действиями с командного пункта  по сути не отличалось от компьютерной игры -  задавай цели, нажимай на клавиши.  Война 1999 г. в Югославии - если можно так назвать ежедневное выполнение летных миссий бомбардировщиками НАТО - казалось, подтверждала этот игровой взгляд (со стороны Запада) на новейшую историю. Реальность - дереализуется, растворяется в фантазии.

11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке произошло обратное - самая невероятная фантазия реализовалaсь.

Пять лет назад  по Америке широко прошел и потряс страну фантастический фильм "День независимости" ("Independence Day", 1996)  - про нападение инопланетян на Америку. Над Нью-Йорком нависает космическая платформа, день превращается в ночь, начинают рушиться здания, люди бегут от падающих обломков, неузнаваемо меняется силуэт мировой столицы.   Сегодняшние фантазмы  - самолеты, прошивающие  насквозь небоскребы над Нью-Йорком, люди, погребенные под развалинами финансовых дворцов свободного мира, - как будто перенесены в реальность  из этого фильма.

Террор - не регулярная война, которая ложится в рамки игрового сценария;  террор растет из мусора повседневности, он происходит здесь и сейчас, и неизвестно, когда и откуда он тебя коснется.  Террор - это когда  реальность  становится сплошь значимой,  подозрительной и неотвратимой.  За один день повернулся вектор исторического времени. Все двинулось назад, в плоть и кровь, в страх и трепет, в ту самую  реальность, которую было так модно  оплевывать, как мертвого льва.

Как-то сразу, в несколько часов, закончилась "прекрасная эпоха" отражений и симуляций, ровесница башен-близнецов, продолжавшаяся 30 лет.  И завершилась  не жалким "всхлипом", как у полых людей Томаса Элиота, -  а именно взрывом, настоящим, разрывающим тело  и душу.   Одним рывком   жизнь повернулась в сторону новой жесткости, которой  вдруг обернулась мягкость, расплывчатость, "ризомность" конца 20 века. Образ "ризомы", мягко стелющейся грибницы, где нет корней и стволов, низа и верха, где все со всем взаимосвязано, переплетено в мягкий клубок, - этот постмодерный концепт Делеза-Гваттари из книги "Тысяча плоскостей" стал знамением  новейшей всетерпимости, безграничного плюрализма.

Однако не случайно Делез и Гваттари, при всем своем расположении к ризоме, сравнивают ее с кишением крыс, ос и прочих мелких грызущих или жалящих тварей. [2] Всё сблизилось, смешалось, перепуталось - и вдруг из этого всесмешения выросла новая, беспрецедентная  жестокость. Добро, не противопоставленное злу, оказалось с ним в одной связке. Теперь мы знаем, что глобализация - это еще и экспансия страха, предельная уязвимость, когда всемирными транспортными сетями и коммуникациями опасность приближается к  порогу каждого дома. В цивилизацию стали всех впускать без разбора, без досмотра багажа, без проверки документов,  - и она оказалась захвачена варварами. Которые ведут цивилизацию на роковую сшибку с самой собой, разбивают самолет о башню и сбивают башню самолетом. Их собственная гибель оказывается лишь спусковым крючком самоубийства цивилизации, утратившей границу между свободой и всеприятием,  разнообразием и уравнительством.
 
 

                    2. ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ ФУНДАМЕНТАЛИЗМ
                               (В ОТВЕТ НА ИСЛАМСКИЙ)
 

Нападение исламского фундаментализма на США выявило в американском обществе симметрическую позицию, которую можно назвать демократическим фундаментализмом.  Судя по недавним заявлениям, эту позицию заняли многие интеллектуалы: всемирно известный профессор-лингвист и  публицист Ноам Чомски, законодатели нью-йорских литературных мод писательница и эссеистка Сюзен Зонтаг,  поэт и критик Эллиот Уaйнбергер. Для них в преступлениях против Америки виновата прежде всего сама Америка, точнее, ее правительство, ее капитализм, ее богатство, ее гордыня, ее  глобальные притязания, ее конфронтация с эксплуатируемым миром, защитниками которого выступили отчаявшиеся террористы. Америка пожала то, что сама посеяла. Приведем мнения этих трех комментаторов.

---------
Сюзен Зонтаг,  журнал "Нью-Йоркер", 24 сентября 2001:

"Почему мы не признаемся, что это была не "трусливая" атака против "цивилизации", или "свободы", или "человечности", или "свободного мира",  а атака на самопровозглашенную мировую сверхдержаву, - атака, которая стала следствием собственных американских союзов и действий.  Сколько граждан в нашей стране знают о продолжающихся американских бомбардировках Ирака?"
 

Ноам Чомский

"Сегодняшние нападения были чудовищными злодеяниями. Однако число жертв здесь не достигает масштабов других злодеяний, к примеру, клинтоновской бомбардировки Судана... О худших, легко представимых случаях, мы здесь говорить не будем....  По всей вероятности, это обернётся уничтожающими ударами по палестинцам и другим бедным и угнетённым людям. Так же, вероятно, дело дойдёт до ужесточения мер безопасности, что, в свою очередь, может обернуться свёртыванием гражданских прав и свободы в стране... /.../ ...События этих дней будут, вероятно, использованы для того, чтобы ускорить разработку и разворачивание системы ПРО. "Оборона" является лишь обёрткой для планов по милитаризации космоса. В случае хорошего Пи-Ара напуганной публике можно подсунуть даже самый сомнительный аргумент. Короче говоря, это преступление явилось подарком для праворадикальных националистических сил, стремящихся использовать военную мощь для защиты сфер своего влияния".
 

Эллиот Уайнбергер

"Если Буш попытается продемонстрировать силу лидера, это будет только во имя войны.  Не будем забывать, что он окружен последовательными сторонниками холодной войны..  Всем стало ясно, что когда с экономикой неладно, жди военных интервенций (Панама, Ирак, Ливия) и что это позволяет убить двух зайцев, отвлечь общественное мнение и приподнять рейтинг Президента. Планы Буша относительно снижения ставки налогов для богатых, увеличения военных расходов и рассылки всем по чеку в $300 привели социальную часть бюджета страны к острейшему дефициту, а экономику в целом к хаосу. Террористическая акция совпала с первой масштабной рецессией со времен Буша Старшего. Прогнозы более, чем мрачны. Надежды Буша младшего на переизбрание - такова основная пружина американской политики - превращаются в дым. Ему нужна война".

--------------

Старое правило: ищи того, кому выгодно.  Кому выгодна бомбардировка ВТЦ и Пентагона? Конечно, Бушу и мировому капиталу. Уж не они ли и затеяли это все? Уайнбергер недвусмысленно намекает:  "Всем стало ясно, что когда с экономикой неладно, жди военных интервенций".  По мысли  Чомского, гибель тысяч американцев - "подарок для праворадикальных националистических сил". А вот демократическим силам придется туго, поскольку, воспользовавшись патриотическим угаром, власть пойдет на свертывание гражданских свобод.

У меня нет ни малейших сомнений в приверженности всех этих  комментаторов наивысшим либеральным ценностям... Вплоть до превращения либерализма в его  противоположность - фундаментализм. Это означает: останемся демократами во что бы то ни стало, до самого конца... Какого конца? - Конца самой демократии.

Правда, демократические фундаменталисты, в отличие от исламских, не готовы жертвовать во имя демократии собственной жизнью. Но ставя демократически избранное правительство собственной страны на одну доску с убийцами  своих сограждан, обвиняя тех и других в равном масштабе преступлений (и даже заявляя, что американские власти преступнее),  они тем самым приносят американскую демократию в жертву своим идеалам демократии.

Любой фундаментализм, на какой бы почве он ни возник: исламской, социалистической, либеральной - это апология гибели как последнего средства спасения.  Напомним, что и большевизм в годы первой первой войны имел форму пораженчества. Пусть лучше Россия будет разгромлена, чем оставаться ей царской и отсталой.

Фундаментализм - это "не могу поступиться принципами", это "основы превыше всего", это "любовь до смерти"  - до смерти любимого в объятиях любящего. Лучше гибель, чем непоследовательность. Лучше  демократический частокол на могиле, чем сучок неправды в глазу ближнего.

Казалось бы, либерализм и фундаментализм есть вещи несовместные. Но у либералов-фундаменталистов типа Чомского или Зонтаг есть своя догматика, которая,  не считаясь с жертвами,  всегда гнет свое: что бы ни сделали террористы против нас, мы еще хуже перед лицом Великой Демократии.

Что же должна делать страна? Во имя "демократических идеалов", поделиться своими богатствами с  ограбленным миром. Как пишет Кристофер Митчелл (Indymedia, Сан Франциско). "Наступило время расплаты... До тех пор пока  полностью не изменится глобальный капитализм и его привычка награждать немногих награбленным у великого множества, такие атаки будут продолжаться..., потому что у слишком многих людей не осталось надежды".

По логике демофундаменталов,  у тех, "других",  не осталось надежды, и вот они взялись за оружие. Америка должна услышать их гневные голоса, войти в положение униженных и оскорбленных, вернуть им надежду. И тогда, вернув  себе "награбленное", они настроят  школ, больниц, дворцов, мечетей и не потратят больше ни цента на оружие и террор. Ведь эти смертники, штурмовавшие твердыни капитала, пожертвовали своей жизнью ради каких-то неведомых нам идеалов.  Постараемся понять этих других,  проникнуться их понятием о справедливости. Нет варваров - есть только непонятые цивилизации. "Терроризм" -  бранное слово, которое  препятствует самой попытке понять, что же происходит в душах этих исстрадавшихся людей. Давайте поймем терроризм как  борьбу отверженных против  нашей зазнавшейся цивилизации, построенной на насилии. У изгоев западной цивилизации просто не осталось другого выхода - вот они и взялись за штурвал наших авиалайнеров...

Сколько раз уже мы слышали эти голоса политкорректности, знакомые нам покаянные клише бичующей себя интеллигенции  - русской, американской. И при всей очевидной лживости этих безответственных заклинаний - хотелось порой разжалобиться, умилиться. Но пробил час, когда самобичевание опасно приближается к самоубийству. Для русской
интеллигенции таким, увы, запоздалым часом была революция,
превратившая "мозг" нации в "говно" нации (Ленин) - попираемое теми
самыми сапогами и лаптями, на которые она молилась. Хочется надеяться, что для американских интеллектуалов, по крайней мере, вменяемых, часом прозрения  станет террор в Нью-Йорке и Вашингтоне. Нельзя встречать приветственным гимном тех, кто уничтожит тебя и твое. Нельзя обольщаться дальними вплоть до потери любви и тревоги за близких.

Сейчас Америке, как никогда раньше, могли бы пригодиться предупреждения авторов "Вех" (1909) -  о том, что демократическая интеллигенция, сотворившая себе кумира из темных, невежественных масс, первая падет жертвой этих восставших масс. Михаил Гершензон  писал о том, что народ, за который боролась интеллигенция, "ненавидит нас страстно, вероятно с бессознательным мистическим ужасом... Бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной".  [3]  В Америке, за отсутствием собственного "бедного" и "страдающего" народа, демофундаментализм клянется в любви к народам Палестины, Ирака, Алжира, Судана и всему третьему миру,  страдающему от американского (вообще западного) империализма. Вот эти народы и выдвинули из своих глубин тех мстителей, которые принесли на американскую землю дымящиеся развалины, окутавшие ядовитыми клубами все доселе безоблачное небо американской демократии.

Демофундаментализм -  вымученный и саморазрушительный романтизм, что не исключает и  вполне прагматическое сведение партийных счетов.   Так,  Сюзен Зонтаг возмущена единодушием американского политического истеблишмента, беспринципным поведением демократов-конгрессменов,  оказавшихся, с ее точки зрения, недостаточно фундаментальными.   Демократы, с ее точки зрения, предают Демократию, когда действуют заодно и лобызаются с республиканским президентом-роботом. Вот что пишет она об объединенном заседании Конгресса:

"Тупое самохвальство под единодушные аплодисменты в стиле советского партийного съезда производило жалкое впечатление. Единодушие американских  чиновников и медиа-комментаторов в ханжеской риторике, скрывающей реальность, тоже недостойно зрелой демократии. Публичные деятели оповестили нас о своей манипулятивной задаче: строительство уверенности и менеджмент горя. Политика демократии, предполагающей несогласие и откровенность, была заменена психотерапией".

Предложите  потрясенному, контуженному, на глазах которого погибли его близкие и который сам чудом спасся от смерти, - предложите ему вместо терапии  "демократическую политику несогласия"...
 

                            3. АМЕРИКАНСКИЕ ВОПРОСЫ:
                        "КТО ВИНОВАТ?" И "ЧТО ДЕЛАТЬ?"

                                            1. "Кто виноват?"

После потрясения 11 сентября американская интеллигенция стала оживленно обсуждать русский вопрос "кто виноват?", и многие склоняются к тому, что виновата сама Америка. [1]  Вообще-то Америка всегда слыла отрочески невинной, хотя за ней числились и Гражданская война, и Хиросима с Нагасаки, и Вьетнам: другой нации хватило бы на тяжкие муки совести. Но надо отдать должное американцам: не они начинали первыми - их вынуждали, и вообще они боролись за правое дело: против рабства, фашизма, коммунизма. На этот раз звездно-полосатому предстоит, быть может, самая тяжелая борьба: в перспективе - с миллиардом душ под зеленым знаменем пророка, пятой частью населения земли.

Словосочетание "американская вина" звучит сурово - почти как "немецкая вина" во время Нюрнбергского процесса.  Но в чем вина Америки? В том ли, что она навязывала свою модель свободного предпринимательства всему миру и  грабила народы Востока - или в том, что предавала интересы Запада, когда, например,  бомбила своих двоюродных братьев по вере и обустраивала очаги новых мусульманских государств в сердце Европы, хорошо зная их наркотическую и террористическую подоплеку?

Признаться, когда два с половиной года назад шла война НАТО против Югославии, меня не покидало чувство, что Америку в недалеком будущем ждет какое-то страшное возмездие: невозможно без последствий так жестоко и бездарно перекраивать Европу в лад с бен Ладенами - Косовской освободительной армией и всеми, кто за ней стоит. Мне тогда думалось, что то ли  Россия воспрянет, то ли  Китай вмешается, но когда-нибудь Америке придется держать ответ за эту беспредельную геополитическую благоглупость и благоподлость, т.е. совершенную, очевидно, с благими намерениями, но с помраченным разумом и совестью. [4]  Неисповедимыми путями возмездие пришло не от сербов и не от их оторопевших сочувствователей, а от тех, ради которых Америка совершила это предательство, от тех самых воинов ислама, которым она услужливо прокладывала путь на Запад.

Албания, Босния, Косово - форпосты бенладенского панисламского государства в Европе.  Даже сейчас в американской прессе совершенно игнорируется очевидная, но слишком больная для американского самолюбия связь этих событий:  на Нью-Йорк и Вашингтон обрушились те самые силы, ради которых Америка перекраивала карту Европы,  давила на Израиль, которых она из собственных рук кормила, опекала и вооружала (и прежде всего - в Афганистане, который теперь вынуждена бомбить). Неблагодарность столь жестокая, что Америке не хочется вспоминать об этих благодеяниях своим теперешним разрушителям. Вина Америки - не в том, что она вмешивалась в исламские дела, а в том, что она вмешивалась в них на стороне того самого ислама - воинственного, экспансионистского, - который занес теперь меч-полумесяц на своего благодетеля.  Впрочем, когда вина принимает  такую трагическую окраску, обращается против самого виновника, ее уже впору сострадательно переименовать в беду.

                                            2. "Что делать?"

Мне  кажется, после постигшей ее беды Америка станет больше сознавать себя частью западной цивилизации - иудеохристианской по своим религиозным корням, а возможно, и по новообретенным ориентирам. Столкновение с исламом ставит в повестку дня самосознание христианской цивилизации - исламская в этом пока что гораздо больше преуспела. При этом я не хочу повторять вслед за Киплингом, что "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места им не сойти". Западу пора вспомнить, что он больше Востока, что Восток, как идея, как цивилизация, есть в сущности порождение Запада, как и сами понятия "идея" и "цивилизация".   Так называемый ориентализм, который прослеживается от Геродота до Флобера и Сартра, есть такое восхищение и очарованность "таинственным" Востоком, в котором выразилась именно душа Запада, чего не отрицают и самые яростные обличители ориентализма как "колонизаторского дискурса" (Эдвард Саид). Восточные народы, разумеется, имеют богатое прошлое и одарили Запад многими  сокровищами религиозного духа и изящных ремесел; но столетиями и тысячелетиями  они оставались "бытием в себе", ничего не зная ни о Западе,  ни о себе как Востоке. Именно Запад сделал их Востоком,  вовлек в интригу мировой истории.  В Новое время Восток - это географическое открытие и историческое изобретение Запада. Ориентализм - романтическая греза Запада, его мечтание о Другом.

Ирония в том, что этот Другой, выпестованный Западом, теперь грозит ему самому, как Монстр, созданный в лаборатории Франкенштейна. Ориентализм, действительно, опасен, но не только потому что Запад своим культом экзотического Востока идеологически конструирует  Восток, навязывает ему роль Другого, но и потому, что сам Запад, веря в свою иллюзию и внушая ее Другому, превращает ее во враждебную себе реальность.  Востоком по недоразумению оказывается то, что Запад отчуждает от себя и противопоставляет себе. Так называемое "многокультурие", которое западные интеллектуалы противопоставляли "узкому западному канону", есть порождение этого самого канона, его либеральности и плюрализма, его внутренней тяги к  расширению и самоотдаче.  Многокультурия никогда не было на самом Востоке, которому чужда идея либеральных ценностей и религиозного многообразия. Запад сам предоставил Востоку широкий арсенал "самобытных" идей, сделав себя беззащитным против демографической, географической и религиозной экспансии ислама.

Я знаю, что пишу пристрастно, но когда одна часть или хотя бы частица правды долго замалчивалась, она начинает вопить.

Теперь настало время для положительной самооценки западной цивилизации, для возвращения себе той "гордости", правом на которую Америка до сих пор щедро наделяла свои меньшинства и своих ненавистников  - но не свое большинство. Получалось, что трансветисты или террористы, то бишь "борцы за сексуальное и политическое освобождение", имеют право на свою гордость, а западная цивилизация не имеет; ей оставалось только каяться в том, что она недостаточно поощряла в прошлом своих разрушителей.  Дошло до того, что от Америки потребовали раскаяться в подвиге Колумба, открывателя Америки и по совместительству "первого американского империалиста и колониалиста".  Пора понять, что  орудия "плюро-", "мулти-", "деко-" и "пост-", которыми западная цивилизация в последние десятилетия  пользовалась для самокритики, легко переходят в руки ее врагов.

Есть надежда, что ментальность американского общества будет меняться  именно в этом направлении. То, о чем уже не в силах были напомнить своим потомкам Шекспир, Гете и Достоевский, увы, напомнили террористы с Кораном и инструкциями по угону самолетов: что Америка создана христианами и есть часть  западной цивилизации, а значит, должна в первую очередь заниматься (и гордиться) своим религиозным и культурным наследием, частью которого является и самокритика, и всеотзывчивость. Не поступаясь своей широтой, нужно видеть и хранить ее источник, тот узкий исторический просвет, через который стала возможной "многокультурная" любовь к ближнему,  в  нынешнем мирском языке  именуемая "открытость Другому". И не стоит  забывать, что истоком и примером  любви к ближнему заповедана именно любовь к себе: "возлюби ближнего как самого себя". Так что без любви к
своей  "христианской", "либеральной",  "классической", "канонической"  культуре любовь к другим культурам  и вообще всякое многокультурие превращается в опасную и саморазрушительную игру с Другим.

В популярной энциклопедии "Американский спектр" статья "Манхеттен" иллюстрируется фотографией, сделанной с юга, из Парка Свободы:  две гордые башни возвышаются посередине. Этих башен уже нет. Но на той же самой странице, что и Manhattan,  есть статья "Manifest Destiny".  Это выражение появилось в 1845 г. и стало крылатым в эпоху освоения дикого Запада; его можно перевести как "Начертание Судьбы" или "Ясное Предназначение". Оно означает: "божественное предопределение Америки распространяться на весь данный ей Промыслом континент для свободного развития ее многомиллионного и умножающегося народа". Небоскребы Манхеттена можно стереть с лица земли, - но так ли просто стереть Манифест Дестини из душ американцев, из генотипа их цивилизации?

Много имиджей Америки разбежалось по  миру -  голливудских, сиэнэновских, рекламных: герой с накачанной мускулатурой,  бьющий под дых злодея; вечно улыбающийся и машущий рукой президент; толстяк, подчистую сметающий толстый гамбургер или пиццу...  Но среди всех этих примелькавшихся образов отсутствует один, который со временем может стать центральным: молящаяся Америка.  Не бьющая земные поклоны, не осеняющая себя крестным знамением, но по-протестантски закрывшая глаза и устремившая слово молитвы в глубь собственной души. Конечно, так везде молятся протестанты. Но где же еще остались публично молящиеся протестанты, кроме Америки? - молящиеся так не только в церквах, но и на общественных церемониях, проповедях, митингах.  Вот этот образ закрывшей глаза и чуть шевелящей губами Америки пусть припомнится тем, кто захочет стать на пути ее "Ясного Предназначения".
 

    4. УЖАС КАК ВЫСШАЯ СТУПЕНЬ ЦИВИЛИЗАЦИИ

                       1. Террор по законам красоты

То, что происходит сейчас в мире, нельзя свести к исламскому террору и его борьбе с западной цивилизацией.  Сама цивилизация приобретает иное качество ввиду своей новооткрытой уязвимости.  На нее и замахиваться особо не нужно - достаточно продеть руку в эту гладкую перчатку и вывернуть наизнанку. И тогда пассажирский самолет становится управляемой ракетой, а почта - средством доставки смертельных бактерий.  Показательно, что 11 сентября террористы ничего своего, в материальном смысле, не вложили в акт массового убийства.  Они так искусно сложили элементы высокоразвитой цивилизации: самолеты с небоскребами - что те взамовычлись и уничтожились. В промежутке была только готовность самих террористов к смерти, т.е. самовычитанию.

Отсюда такое изящество террористического акта, его предельная экономность, элегантность и эффективность, которая дала композитору Штокгаузену повод эпатажно воскликнуть:

          "То, что там произошло, - величайшее
          произведение искусства. Эти люди одним актом
          смогли сделать то, о чем мы в музыке даже не
          можем мечтать. Они тренировались, как
          сумасшедшие, лет десять, фанатично, ради только
          одного концерта, и умерли. Это самое великое
          произведение искусства во всем космосе.

          Я бы не смог этого сделать. Против этого мы,
          композиторы, - полный ноль".

Такая эстетизация ужаса, конечно, может вызвать только ужас перед самой эстетикой.  За свое эстетское высказывание великий маэстро был подвергнут остракизму, его концерты в Гамбурге отменены, и его репутации нанесен непоправимый ущерб. Действительно, это чудовищная по цинизму оценка, если за абсолютной красотой не разглядеть абсолютного зла, а главное - связи того и другого. Сама цивилизация подготовила этот акт террора против себя, сделала его практически возможным и эстетически впечатляющим. Вся музыкальная гениальность должна была сосредоточиться в одном Моцарте, чтобы гения можно было умертвить одной каплей яда. Сальери нуждается в Моцарте, чтобы его злодейство могло стать равновеликим гению.  Они нуждались в башнях всемирного торгового центра, сосредоточивших в себе лучшие умы и материальные ценности западной цивилизации, чтобы совершить ТАКОЕ ЗЛО; цивилизация должна была высоко поднять голову, чтобы таким лихим жестом можно было ее обезглавить.

То, что восхитило Штокгаузена в акте воздушного террора, был, в сущности, гений западной цивилизации, просиявший именно в точке ее  наивысшего взлета и крушения. Террористы не просто разрушили силуэт Нью-Йорка, они его по-своему завершили, вписав в него силуэты самолетов. Подлинный силуэт Нью-Йорка, тот, каким он навсегда останется в  истории  цивилизации, в памяти тысячелетий, - это не сияющий Манхеттен с башнями-близнецами и не зияющий Манхеттен после падения башен, а именно Манхеттен 11 сентября, между 8.45 и 10.29 утра, с силуэтами самолетов, как бы навсегда приклеенными к силуэтам башен. Это и есть полный портрет цивилизации в ее светотенях.

Самолетная атака на небоскребы в Нью-Йорке -  никак не меньшее событие в истории духа, чем въезд Наполеона в Берлин. Гегелю тогда помыслилось, что именно в этом месте и в эту минуту сам Всемирный Дух явил себя верхом на коне.  Какой и чей дух явил себя 11 сентября над Нью-Йорком? То небо со смертельной точностью вонзается в память и навсегда притупляет нерв, каким мы реагируем на  ужасное и грандиозное. Это момент величайшего катарсиса, в котором, как в жанре трагедии по теории Аристотеля, сходятся воедино страх и сострадание. Но и еще нечто: через акт террора произошло короткое замыкание в сетях цивилизации,  ее самоиспепеляющая вспышка. Террористы просто поднесли один конец провода к другому: самолет - к небоскребу.  Красота этих самолетов, симметрически вонзающихся в две башни и взрывающих их собой, - эта красота, взятая террором напрокат у американской цивилизации, которая своими боингами и небоскребами подготовила себя к такой величественной жертве. Террористы заставили всю цивилизацию работать на себя, они как бы увенчали ее этим огнем, слетевшим с небес, - навстречу башням, рвущимся к небесам. Глубокая архетипика этого события показывает, что терроризм в своих "высших достижениях" неотделим от самой цивилизации. Но это значит, что и цивилизация неотделима от  спрятанной в ней возможности террора.

Это свойство западной цивилизации прозревал уже Гете, которого напрасно выдают за социального прожектера и утописта, основываясь на второй части "Фауста".  Напомним, что цивилизаторские усилия Фауста достигают апогея в строительстве города на берегу моря - там он хочет расселить "народ свободный на земле свободной".  А Мефистофель, который его на этот пОдвиг подвИг,  говорит  за спиной полуоглохшего Фауста с не скрытой от читателя издевкой:

Лишь нам на пользу все пойдет!
Напрасны здесь и мол и дюна:
Ты сам готовишь для Нептуна,
Морского черта, славный пир!
Как ни трудись, плоды плохие!
Ведь с нами заодно стихии;
Уничтоженья ждет весь мир.

                     2. ...Плюс хоррификация всей страны.

Нынешняя цивилизация становится хоррифичной  (horrific - жуткий,  ужасный).  "Xоррор", в отличие от "террора", это не метод государственного управления посредством устрашения и не средство достижения политических целей, а нагнетание ужаса как такового - повседневного, физического, метафизического, религиозного, эстетического  (фильмы ужасов - horror films). Разница в том, что этимологически  "террор" по своему корню означает "устрашать, наполнять страхом", а "хоррор" - "наполняться страхом, ощетиниваться,  вставать дыбом (о шерсти, волосах)", т.е. относится к реакции устрашаемой жертвы.  Террор - это акт, а хоррор - состояние подверженности данному акту.

Хоррор - это состояние цивилизации,  которая  боится сама себя, потому что любые ее достижения:  почта,  медицина, компьютеры, авиация, высотные здания, водохранилища, все средства транспорта и коммуникации - могут быть использованы для ее разрушения. Смерть таится повсюду: в воздухе, в воде, в невинном  порошке, в рукопожатии друга. Смотришь на чемодан - а видишь заложенную в него бомбу. Чистишь зубы или мелом водишь по доске - и по ассоциации с белой смертью вспоминаешь  Кабул и Багдад, ЦРУ и ФБР . Подобно тому, как компьютерная сеть принесла с собой вирусные эпидемии, которые грозят ей полным параличом, так и вся наша цивилизация растет, отбрасывая  гигантскую тень, которая  растет еще быстрее.

Если опасность загрязнения природы, исходящая от цивилизации, окрашивала вторую половину 20 в., то 21 в. может пройти под знаком хоррора - угроз цивилизации самой себе. На смену экологии, как первоочередная забота, приходит хоррология (horrology)  -   наука об ужасах цивилизации как системе ловушек и о человечестве как заложнике сотворенной им цивилизации. Хоррология, как я ее понимаю, - это теневая наука о цивилизации,  это минус-история, минус-культурология, минус-политология. Все, что другие науки изучают как позитивные свойства и структурные признаки цивилизации, хоррология изучает как растущую возможность ее самодеструкции,  самовычитания.

Сейчас по всей Америке стремительно проходит процесс хоррификации самых обычных предметов и орудий цивилизации, их превращение  в источник ужаса.  И чем больше цивилизации здесь и сейчас, тем она опасней. Нью-Йорк и Вашингтон опаснее, чем маленькие городки Среднего Запада. Бурлящие стадионы, многолюдные молы, аэропорты, вокзалы опаснее, чем тихие полудеревенские пригороды. Цивилизация становится особенно грозной  в местах своего скопления. Цивилизация определяется проникаемостью своих коммуникативных сетей, своей прозрачностью, подвижностью, транспортабельностью, в ней все связано со всем. А значит, и запущенные в нее частицы заразы скорее растворяются в жилах столь совершенного организма.  Кто, из каких мест и с какой целью рассылает бактерии сибирской язвы - остается все еще неизвестным после усилий целой армии лучших специалистов и сыщиков, а почему? Потому что такая неуследимость, свобода входов и выходов встроена в саму структуру цивилизации, которая озабочена тем, чтобы быть эффективной и проницаемой, переслать каждый день 700 миллионов почтовых отправлений  (только в США).

Цивилизация не просто обнаруживает свою уязвимость, она становится причиной и мерой уязвимости; мера ее совершенства и есть мера ее хрупкости.  Все мы стремились на Запад, на Запад - и вдруг оказывается, что это Западня. В сущности, цивилизация - это великая ирония,  которая под видом защиты и удобства, свободы и скорости, богатства и  разумности собирает нас всех в одно здание "добра и света", пронизанное тысячами проводов,  лестниц, лифтов, огней,  - чтобы подставить всех вместе одному точному и всесметающему удару. Цивилизация - лестница прогресса, ведущая на эшафот.

Сейчас в России модно словечко "подставить": мягко и нежно  предоставить человеку свободную возможность самого себя выдать и обезоружить. Так вот не есть ли вся так называемая цивилизация - подстава человечеству, которое соблазнилось уютом, благополучием и т.д., а в результате сделало себя легкой добычей "злодеев" ("evil-doers", любимый политический термин президента Буша). Иными словами, цививилизация - это рычаг для усиления террора, предпосылка его растущей эффективности, так сказать, материал, из которого мастера террора лепят свои огненные, ядерные, бактериальные, газовые произведения.  И когда на заре 21-го века выявляется эта связь террора и цивилизации, тогда сама цивилизация превращается в хоррор - как ответ на террор, точнее, состояние  беззащитности перед террором.

Здесь нужна оговорка. Может показаться, что террор и хоррор соотносятся как акт и реакция, но это не так, скорее, как акт и потенция. Хоррор глубже и обширнее террора, он вызывается возможностью террора, а не только (и не столько) его актуальностью.  Как известно, болезнь хороша тем, что излечивает по крайней  мере от страха заболеть. Хоррор не поддается лечению, потому что сам он и есть болезнь страха - это  чистая потенциальность ужаса, эмоциональная насыщенность которой стремится к бесконечности, даже когда актуальность приближается к нулю.

Следует осмыслить и то различие, которое русская грамматика проводит между ужасом и страхом. Страх - относителен, ужас самодостаточен.  Страх имеет причину вне себя и соответственно сочетается с родительным падежом существительного и неопределенной формой глагола.  "Страх высоты" . "Страх заболеть". Слово "ужас" не позволяет таких сочетаний или придает им другой смысл, потому что "ужас" - это не психическое состояние, а свойство  самих вещей. "Ужас цивилизации" - это не кто-то  боится цивилизации, а сама цивилизация источает из себя ужас.  Парадокс в том, что исламские фундаменталисты испытывают только страх западной цивилизации, тогда как нам, ее любимым и любящим детям, суждено испытать на себе ее ужас.

Двусмысленная рекомендация американских властей: "живите, как обычно, занимайтесь своими делами, только будьте особенно осторожны и бдительны" - вызвала массу  насмешек и жалоб. Дескать, позвольте, как это совместить: обычную жизнь и вездесущую угрозу? Либо-либо. Но это жалобы минувшего расслабленного века.  Правительственная рекомендация, по сути, предельно точна, потому что нет ничего более обыкновенного для общества будущего, чем каждодневная опасность и тревога. Зрелая цивилизация - это зона предельного риска, который повышается с каждой ступенью прогресса. Формула будущего: обычная жизнь плюс хоррификация всей страны.

Наверно, цивилизация найдет какие-то средства, чтобы себя обезопасить на каждой очередной ступени: снабдит каждого гражданина магнитной карточкой с отпечатком пальцев, или вживит в него компьютерный чип, который будет послушно реагировать на сигналы государственной контрольной системы. Но эта система безопасности, которая усилит связи между всеми членами общества, сделает их еще более беззащитными против какого-нибудь маньяка, завладевшего пультом управления, или каких-то ложных сигналов, поданных в систему. Как для распространения информационных вирусов нужна  отлаженная система связи, интернет, - так и для эффективного распространения импульсов злой воли нужна развитая система общественных коммуникаций.

Единственным гарантом всеобщей безопасности могла бы стать лишь добрая воля всех людей, но это как раз и недостижимо, пока мы остаемся людьми, пока за всеми контрольными панелями и благоприобретенными рефлексами цивилизации остается свободная воля, способная ко злу. Возможно, ограничение самой этой способности постепенно и приведет к технизации человека, к постепенной элиминации его био-основы и превращению  в киборга. Так что идеальный мир достижим лишь по мере прекращения самого человека, а расширение его технических возможностей, при сохранении свободной воли, приведет лишь к усилению  факторов риска, к повсеместной хоррификации бытия.

В свое время в одной стране имела место мудрая смена лозунгов: не техника, а кадры решают все. Мудрая не потому, что она указывает ключ к решению проблемы,  а потому, что она указывает на ее неразрешимость. Конечно, можно построить систему безупречного отбора  кадров сверху донизу, но главный кадр наверху всей системы окажется вне отбора - как источник главного зла. Впрочем, и на это у главного кадра нашелся афоризм, предвосхищающий утонченную метафизику кибернетического века. "Есть человек - есть проблема. Нет человека - нет проблемы". Тогда это понималось наивно, как физическое устранение конкретного человека, но сейчас рисуется перспектива иного масштаба: устранение человеческого как такового.

Так что остается один "прогрессивный' выход:  искоренять наклонность ко злу постепенным переходом цивилизации с биологической на кремниевую или квантовую  основу: и тогда, уже в отсутствии кадров, человекообразная техника будет решать все. Правда, с исчезновением субъектов зла исчезнут и гуманно охраняемые от него объекты, так что в целом мир добрее не станет. Полное торжество гуманизма возможно только в отсутствии самих гоминидов.

Остается, впрочем, и один "регрессивный" выход: молить Господа о том, чтобы дарованная нам свободная воля творила только добро. Проблема в том, что о том же самом молятся и те, кто нас убивает.
 

----------------------------------------

Примечания

[1] Charles Jencks. The Language of Post-Modern Architecture. London: Academy Editions, 1991, p. 23.

[2] "Ризоматичны даже некоторые животные, в форме стай. Крысы - ризомы. Также и норы..." Особенно "когда крысы кишат друг на друге". Gilles Deleuze, Felix Guattari.  A Thousand Plateaus. Capitalism and Schizophrenia. Trans. by Brian Massumi. Minneapolis, London: University of Minnesota Press, 1993, pp. 6-7.  Как и террор, ризома постоянно разбегается и расползается во все стороны, она неуловима. "В ризомах все индивиды взаимозаменяемы, определяясь только своими состояниями в данный момент" (p. 17) "Разве Восток, особенно Океания, не предлагают нам модель ризомы, во всех отношениях противостоящую западной модели дерева?" (p. 18).

[3] "Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции". 2-ое изд, М., 1909, с. 89.

[4] "Благоподлость" кажется сомнительным оксюмороном:  если нехватка ума может сочетаться с благими намерениями, то как быть с  извращением воли? Можно ли предавать, насильничать, кощунствовать с благими намерениями? Увы, можно, и диапазон примеров здесь очень широк: от Великого Инквизитора до Павлика Морозова.