Михаил Эпштейн

                                БЕС-.  ШИРОТА И ТЕСНОТА


         Немецкий писатель Эрнст Юнгер, побывавший в России с частями гитлеровской армии, заметил: "Как есть на свете страны, исполненные чудес, так есть и страна, как-то ухитрившаяся избежать малейшего чуда, - Россия". Он был несправедлив - Россия, конечно, не так чудесна, как Индия или Италия, но в ней есть одно чудо, стоящее всех остальных, вмещающее их в себя. Это чудо - пространство, чистая форма вместимости. Именно отсутствие более малых и частных чудес в пространстве позволило чудесному раздвинуться настолько, чтобы совпасть с границами самого пространства, поистине безграничного.

        Этому главному чуду посвящены многие вдохновенные строки, величавые образы... "Что пророчит сей необъятный простор? -  вопрошал Гоголь. - В тебе ли не родиться богатырю, если есть место, где развернуться и пройтись ему?" [1]

   И чуть ли не слово в слово отвечая русскому провидцу поется советская песня - о могучем хозяине необъятной страны:

                    Широка страна моя родная.
                    Много в ней лесов, полей и рек...

                    Наши нивы глазом не обшаришь,
                    Не упомнишь наших городов...

                    ...Человек проходит как хозяин
                    Необъятной Родины своей. [2]

        Но чудо состоит не только в просторе как таковом - а и в том, что людям в нем, как ни странно, живется невероятно тесно. Известна советская норма отпуска жилищного пространства на одного человека - 5 кв. м. , которая считается "санитарной",  т.е. достаточной для удобства и здоровья. Злопыхательство здесь неуместно, ведь такая скромная жилищная норма - вовсе не историческая особенность советского времени, а давняя, из глубин веков, предрасположенность обитателя великой равнины. Так жили в российских деревнях еще в Х1Х в. - да что там, в эпоху Московской Руси. В однокомнатной избе ютились и спали впритык друг к другу: хозяин, хозяйка, старики, дети, да еще какая-нибудь телка и поросенок. Простор вокруг необъятный: городи себе дом хоть на сорок горниц, и материал дешевый - лес рядом растет. Но упорно жмутся люди поближе друг к другу, словно боясь растеряться в бескрайнем просторе.

        В Китае с его гигантским населением и в Японии с ее маленькой территорией теснота объяснима как факт материальный, обусловленный географически и демографически. Теснота в России - факт метафизический, прямо противоречащий всем ее физическим данным. Русская теснота рождена отчаянным, героическим сопротивлением русскому же простору.

        Пустота страшна. Вопреки пословице, природа все-таки терпит пустоту, но не человек. Кажется, что в России мы все страдаем комплексом любви-ненависти к пространству. Что такое пресловутая "быстрая езда", которую не любит "какой же русский"? [3] Это - бегство в пространство или от пространства? - То и другое. Устремившись в пустоту, человек старается как можно скорее вырваться из ее незримого окружения, одолеть, добраться до твердого предела, тесного пристанища, - и потому развивает воистину бешеную скорость, будто гонимый бесами.

        Одноименное стихотворение Пушкина показывает не какое-то абстрактное, фантастическое бесовство, а бесовство бескрайней равнины. К тому же равнина заметена метелью, т. е. выровнена и в длину, и в вышину, где стоймя возникает та же равнина - небо сливается с землею в сплошную неразличимую гладь. Бесовство - это игра с человеком самого бес-предельного, бес-приютного, бес-предметного пространства.  Все эти бесчисленные отрицания, "бес-ы", как  духи пустоты и тщетности,  кружатся по великой равнине.

                ...Страшно, страшно поневоле
                Средь неведомых равнин!
                ... В поле бес нас водит, видно,
                Да кружит по сторонам.
                ...Там сверкнул он искрой малой
                И пропал во тьме пустой...
                Бесконечны, безобразны,
                В мутной месяца игре
                Закружились бесы разны,
                Будто листья в ноябре...
                ....Мчатся бесы рой за роем
                В беспредельной вышине,
                Визгом жалобным и воем
                Надрывая сердце мне...

        Пушкинское стихотворение  "Бесы" - это не только мистика, но и грамматика бесовства, которое многочисленными отрицательными приставками и частицами - "бес", "не", "нет" - развоплощает всю субстанцию предметов и действий. "Не-видимкою луна", "страшно по-не-воле", "средь не-ведомых равнин", "нет мочи",  "следа не видно", "верстою не-бывалой", "сил нам нет кружиться боле", "бес-конечны, без-образны", "в бес-предельной вышине".  Быть может, сама сущность простора как чистой вместимости есть бесовство: его нигде нет - и он всюду; он столь же легко расступается, как и смыкается со всех сторон; он не разделен границами вещей, не вместим ни в какое конкретное место или объем, но всегда лишь вмещает - голая тотальность, которая все охватывает, оставаясь неохваченной.

        Чистое поле, неведомые равнины, пустая тьма, беспредельная вышина... Такой простор есть пустота, полное Ничто, близость которого невыносима. Вихрем среди метели, загнанная бесами тройка доносилась до какого-нибудь постоялого двора, и с великим наслаждением забивался человек в это месиво испарений и груду тел, ощущая себя  блудным сыном, возвращенным в лоно родимой тесной избы, с единоутробными братьями-постояльцами.

        Особенно на Волге, в степной полосе, ощутим тот отчаянный простор, который волнами накатывался на лесную, срединную и северную Русь, - простор, рождавший Разиных, Пугачевых, Чернышевских, Лениных, всех этих выходцев из Саратова, Астрахани, Симбирска, всю эту катящуюся, бесами гонимую, рать, которую преследовало Пустое и перед которой Порожнее разверзалось. И куда же упиралась эта неистовая погоня? Конечно, в общину, сплоченность, товарищество,  курную избу,  тесноту артели, партячейки, колхоза, а в самом уплотненном варианте - в столыпинский вагон, в купе, рассчитанное на 4 человека, но  ч у д о м  (вот оно,  не замеченное Юнгером) вмещавшее 30. Чтобы так, в тесноте - не повернуться и не продохнуть - проносились они по могучим и вольным заволжским, сибирским просторам. Куда и достигало - в разреженную периферию - искусство самой высокой концентрации: лагерное, трамбующее тела на нарах и в могилах.

        Не это ли сочетание широты и тесноты - пусть не столь контрастное, как степной размах и столыпинский вагон, но все же ощутимое гудящими ногами и потертыми боками, - в нынешних  наших городах? Как широки советские улицы и площади, раскинувшиеся на целое казацкое кочевье и молодецкий посвист, на грустную думу странника о долгом пути и ускользающей цели, - нигде во всем мире нет таких внутригородских пустот! И как жмутся люди в транспорте и жилищах, вминаясь до сдвоения тел и раздора сердец, до сладкого возбуждения и смертной истомы!

        Из Европы ли пришел в Россию "общевизм", где он жалким призраком и остался?  Или от собственных рассеянных пространств, от бесов "рассейской" равнины, сгоняющих нас в тесные ячейки, спайки, в горячее дыханье коммуналки и общежития? Вот это и есть настоящая полярность народной души, ищущей спасенья от величайшей на земном шаре географической пустоты - в величайшем за всю земную историю социальном сплочении.
 
                                                                            1982

-----------------------------------------

Примечания

1. Николай Гоголь, "Мертвые души", т. 1 (1842), гл. 11.
2. Стихотворение Василия Лебедева-Кумача "Песня о родине" (1935).
3. Из лирического отступления в поэме Гоголя "Мертвые души", т. 1, гл. 11.