О ДИНОЗАВРАХ

Михаил Эпштейн

Америка встречает вас динозаврами. У них глумливо-глуповатые морды, как у болванов-второгодников, застрявших на задних партах эволюции. Зато куда ни посмотришь, эти переростки скалятся отовсюду: с киноафиш, телеэкранов, бульварных газет, маек, этикеток, брелков и подарочных детских изданий. И отличники с первого ряда исторической эволюции, прилежные американцы, склоненные над задачниками 21-го века, то и дело воровато оглядываются, хихикают и перемигиваются с этими великовозрастными дебилами, мечтая поднабраться у них вредных привычек.

Трудно было вообразить, что в самой передовой стране мира так развит культ этих доисторических животных. Динозавр - такой же символ Америки, как небоскреб или космический корабль, высадившийся на Луне. Он поражает воображение. Он превосходит все человеческие масштабы. Он преодолевает пространство и время. Он - колоссален, и не об этом ли чудовище сказано в Библии: "Поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены. Ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; это - верх путей Божиих..." (Книга Иова, 40:12-14). Не этим ли объясняется таинственная гибель чуть ли не в один день всех динозавров, царивших на земле миллионы лет? Подходящей естественной причины для такой катастрофы потому и не могут найти ученые, что "только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой".

 Каждый американский ребенок знает элементарную разницу между аллозаврами, брахиозаврами, бронтозаврами и тираннозаврами, между вертикальными мясоедами с огромной пастью и крохотными ручками и горизонтальными травоедами, у которых одна только шея длиннее мечты сверхчеловека о всемогуществе.

В книжке для самых маленьких описывается, как мальчик Даня пошел в музей и увидел индейцев, медведей, эскимосов, ружья и сабли. Дальше процитирую только одну короткую фразу. "И он увидел ... ДИНОЗАВРОВ." Это придыхание, выраженное многоточием, и восторг, рвущийся ввысь прописными буквами, - все это относится только к динозаврам. День, проведенный с динозавром, стал счастливейшим в жизни Дани и его друзей.

Школьная анкета, обращенная к родителям, просит указать увлечения ребенка, перечисленные в таком порядке: динозавры, автомобили, спорт, телевизор, чтение, приготовление вкусной пищи. И здесь динозавры оказываются на первом месте, оттесняя такие привычные американские хобби, как автомобили и спорт. Что динозавры увлекательнее любой книжки, и даже книжки о самих динозаврах - говорить не приходится. Почему же динозавры пришлись так впору и по нраву Америке? Как культ этих ископаемых чудовищ вписывается в культуру и самосознание нации, занятой поиском будущего?

 Уже в самом вопросе подсказан возможный ответ. Америка возникла в отрыве от прошлого, затопленного, словно водами потопа, Атлантическим океаном, который сомкнулся над историческим прошлым первых американских переселенцев. Но именно поэтому американцы так дорожат любым свидетельством собственно американского прошлого - если не исторического, то доисторического. Допотопного.

 Делая шаг в будущее, нация должна психологически на что-то опираться другой ногой. Это желанное равновесие достигается почвенными, реактивными движениями в американской культуре, казалось бы, столь безоглядно футуристической. Но есть американский Юг, есть направление "аграриев", "сельскохозяйственников", во многом близкое российскому почвенничеству и столь же патетически обличающее всемирный "безродный" католицизм (но с протестантской, а не православной точки зрения), а также революцию, падение нравов, бездушный технический прогресс и приток новых иммигрантов - наше антизападничество, только повернутое против Востока, откуда наводняют Америку чужеземцы.

Есть, наконец, экология, самое мощное в мире движение за сохранение природы, которая для американцев есть нечто большее, чем просто природа. Для европейцев природа - это не-история, не-культура, сравнительно малый сектор существования, отдельный, реликтовый. Для Америки природа - важнейшая часть именно культурного и исторического наследия. В отсутствие социальной истории на американской земле до переселенцев из Европы, природа составляет самую обширную часть истории Америки. Натуральная история есть национальная история. Выходцы из разных исторических миров, американцы приобретают чувство своего американства именно приобщением к природе американского континента, чей простор и разбег далеко превосходит короткую, хотя и бурную американскую историю. Музеи натуральной истории столь же любимы в Америке, как музеи великих исторических деятелей в Европе.

 И конечно же, динозавры, как величайшие деятели этой натуральной истории, окружены всенародной американской славой. К ним питают те же самые противоречивые чувства восхищения, ужаса, гордости, влечения, содрогания, какие европейские народы испытывают к своим историческим титанам. Как, например, русские относятся к Ивану Грозному и Петру Первому, или французы - к Робеспьеру и Наполеону? С чувством смешанным, мучительным, врожденно-безотчетным.

 Американские исторические фигуры лишены этой кровной укорененности в душах американцев. Безусловно, все почитают Вашингтона, Джефферсона, Линкольна, но фигуры эти какие-то безусловно положительные, однозначно добродетельные. Они видны, как на ладони, про них все известно, они выбраны народом и для народа, они просвечены, как рентгеном, лучами демократии, они явились в век разума и прогресса, чтобы упрочить торжество разума и прогресса. В них нет того кровавого отблеска, живописного и почти невинного, бытийно полнокровного злодейства, душу леденящей тайны, как в героях европейской античности, средневековья, Возрождения. Да и того же века прогресса, только органически увечного, возглавляемого Лениным и Сталиным, Гитлером и Муссолини. Американские герои как бы не совсем историчны, они разделяют наши сегодняшние моральные вкусы и демократические пристрастия, что, безусловно, их заслуга, шагнувших из 18-го века в конец 20-го и не потерявших ни единого параграфа своей Конституции.

 Но как же мгла истории? Ее кровавые тайны? Ее буйное цветение и червоточины? Как, на чьем опыте, еще раз пережить историю в своем воображении - и задохнуться? И сердцу облиться кровью? И замереть от непонятного, невообразимого?

История динозавров, царивших на земле 160 миллионов лет, дольше, чем любая египетская династия, позволяет американцам внутренне укрепиться в иррациональном чувстве истории, без которого история вообще невозможна и была бы сплошным прозрачным царством логики - без царей, без фатума, без интриг.

 Какие титанические страсти! Рев самки бронтозавра из туманных джунглей - аллозавр поедает ее яйца, ее потомство, славный род бревношеих и пилозубых. Стая аллозавров определяет в битве со стадом тираннозавров свое историческое право на побережье первозданного океана - воистину историческое право, ибо оно определит смысл и дух ближайшей эпохи примерно на десять миллионов лет. Что в сравнении с этим жалкое чередование королей мод, политических и эстрадных звезд, мечтающих просиять на историческом небосклоне хотя бы два-три года?

А сколько крови! И сколько рева! И ревности, и страстей, и судьбоносных сражений в гигантских чащах первобытного леса! И сколько загадок, навсегда для нас потерянных, словно письма Ивана Грозного! И главная загадка - о внезапном исчезновении с Земли рода титанов, уступивших без боя, горделивым уходом со сцены, историческое первенство малорослым, слабосильным млекопитающим!

Нет, без этого праздника богов на древней земле, без этого иррационального корня, растущего прямо из первобытного хаоса - как бы мог американец укорениться в своем чувстве истории? Столь к нему благосклонной, питающей его титанические притязания - но столь же хрупкой, столь же опасной, столь же чреватой грядущей катастрофой, как история динозавров. И позволяющей если не прогнозировать научно столь фатальные события, то по крайней мере морально готовиться к ним.

 Ни динозаврам, ни американцам не вместиться в рамки социальной истории, которые вполне приятно облекают, например, француза. Социальная история для американцев, недавно отпраздновавших двухсотлетие, и слишком просторна, и слишком тесна. Им ближе космическая история, в которой призовые места они разделяют с динозаврами. Если не по форме, то по существу состязаясь с ними в гигантомании, в рвущихся ввысь и вперед стремительных очертаниях своих городов и ракет.

Более благообразный вкус европейцев ориентирован скорее на скромные пропорции изящных братьев по жизни - млекопитающих. Американцам подавай для соразмерности дальних предков - другой, доисторический масштаб родства. Или, если не динозавров, то китов, единственный сохранившийся доныне образчик первородного могущества, прославленный в Книге Иова устами самого Бога.

Там они рядом описаны, Бегемот и Левиафан, в опровержение суетных воззваний Иова о печалях человеческих, - как пример неколебимой природной мощи, Бога только радующей, никогда не спорящей, лишенной этого человеческого самокопания и самозванства, столь противного американцам. И если Левиафан - это, конечно, царь-рыба, чудо-кит, то и Бегемот, можно догадаться, не нынешнее рыхлое ленивое создание, годное лишь на то, чтоб вытеснять собой жижу болот, а скорее всего, судя по "хвосту, как кедру", и "горам, приносящим ему пищу" - какой-нибудь бронтозавр в тридцать метров длиной и сотней тонн холмистых мускулов, кочующая гора мезозойских равнин.

 Удивляться ли теперь культу динозавров, если с середины 19-го века главной американской книгой и мифом стал Моби Дик, гигантский белый кит, вобравший в свое почти неуязвимое тело всю ярость природы и таинственное зло истории - мало понятное американцам и потому влекущее их, как Моби Дик капитана Ахава. Динозавры - из той же исполинской породы, что киты, и если они не умели переплывать океан, то выплыли зато из потопа времен - триасового, юрского, мелового периодов. И в каждом из них оставили самый объемный, памятный след.

 И потому да не тщеславятся европейские народы своей древней историей. Их историческому прошлому американцы могут противопоставить свое, еще более глубокое, доисторическое. И притом оно более наглядно выходит на поверхность, позволяет запросто к себе прикоснуться. В долинах Коннектикута, одного из самых обжитых и промышленных штатов Америки, можно увидеть и потрогать ископаемые отпечатки динозавров на скалах, прорезанных современными многорядными шоссе. В Колорадо и Уте создан единственный в мире национальный заповедник динозавров - конечно, их окаменелостей - площадью 80 тысяч гектаров. Молодая цивилизация не успела, а потом и не захотела затоптать следы своих допотопных предков.

Где в Европе найдешь следы динозавров? Если они и сохранились еще для знающего археолога, то для рядового европейца, для европейского общества давно заслонены раскопками какой-нибудь римской базилики или кельтского жилища, многослойной толщей как бы ранней, а на самом деле поздней цивилизации. Вот и получается, что американцы живут в глубоком историческом колодце, гробовое дно и кипящая поверхность которого почти прямо соприкасаются. 21-ый век - и 225 миллионов лет до нашей эры.

Ну и, наконец, иррациональные предпосылки не мешают американцам делать из истории динозавров вполне рациональные выводы, видеть в этих баловнях мезозоя своих учителей в важной науке выживания. В конце концов, американцы собираются жить долго. И какой ни станет наша планета через тысячи лет, они собираются ее унаследовать. И никто из живых существ не имеет лучшего опыта в науке выживания, чем динозавры.

Поэтому, перелистав книжку с кровожадными картинками и вполне утолив потребность ужаса, американские дети читают на последней странице благонравный совет. Подумайте, дети, человек живет на земле всего несколько тысяч лет, и каждый миг ему угрожает гибель от собственного обдуманного бесчинства. А динозавры, хоть и грызли и терзали друг друга, прожили на Земле 160 миллионов лет - дай Бог, как говорится, каждому. И, наверно, они за это время успели открыть секрет долгожительства, какую-то стратегию выживания, поскольку ушли с Земли непобежденными. Что бы это мог быть за секрет? Не в том ли печальная разница, что человек все время переделывает для себя природу, а динозавры умели приспосабливаться к ней. Приспосабливайся к природе, мой друг, если хочешь жить долго. И вырастешь большой-пребольшой, сильный-пресильный...

Единственная надежда, что мои дети смогут полюбить динозавров - и все-таки не всегда, не во всем следовать их примеру.

                                                                                 Январь 1991