Что воздух дружит с огнем - тому свидетель дым, вольно гуляющий по российскому поднебесью: от пожаров, радиаций, дружеских перестрелок, трудовых перекуров, разливанных нефтяных скважин и задушевного выдоха-перегара. Еще у Грибоедова дым Отечества назван "сладким" и "приятным". [1] "И ты, огневая стихия, безумствуй, сжигая меня" - так пророчески обращался Андрей Белый к родине еще в 1917 году ("Родине" [2]), словно бы предвидя ленинскую формулу огневой политической магии: "Коммунизм - это есть Советская власть плюс электрификация всей страны" (1920). [3] После того, как, в согласии с ленинским планом ГОЭЛРО [4], советская власть бурно соединилась с электричеством, в воздухе еще больше запахло дымом, причем горьким и едким, как от заживо сжигаемых тел и вещей. Как считается, план электрификации был выполнен к началу 1930-х годов - и вот уже поэт Павел Антокольский в своем сборнике "Большие расстояния" (1936) любуется тем, как "вся страна лежит, от дыма хорошея". [5]

Другое любовное соединение, на этот раз нежно-девичье, - земли и воды, которые льнут друг к другу извивами и всхлипами размягченного вещества, неизбывной и вездесущей грязи. В России земля всюду, где это только возможно, норовит впитать в себя больше воды и раскваситься в болотце. Деревенские улицы давно уже превратились в заливы и побережья всемирного океана трясины. И городские тротуары уже через трещины всосали в себя родимой земли и густо смешали ее с небесной влагой в болотистый слой, простершийся как новый геологический период над всей российской ноосферой.

Дым и грязь - две особенности российского пространства, которые утепляют и умягчают его. Конечно, главные человеческие потребности: дыхание и ходьба - очень затрудняются дымом и грязью. Саднит в груди, ноют колени. Однако пространство в целом вроде как очеловечивается, точнее, отелеснивается. Воздух от дыма теплеет, приближаясь к температуре выдоха. Земля от грязи мягчеет, приближаясь к консистенции тела. Такое все вокруг становится пахучее, едкое, вязкое, сырое - как я сам. Как плоть моя и душа.

"Позволь же, о родина мать, в сырое, в пустое раздолье, в раздолье твое прорыдать. . ." (Андрей Белый, "Отчаянье" [6]). Может, это и есть российский способ освоения пространства? - побольше в нем нарыдать, надышать, надымить, натоптать, чтобы поселить в пустой равнодушной бескрайности что-то родное себе. Влажно хлюпающее, горячо дышащее. Завернуться в пространство как в материнскую утробу, где и газы, и воды, и пузыри, - сплошное бурленье и бурчанье рождающей трясины.

Вот что такое задымленный воздух и расквашенная почва - это усилие людей изменить субстанцию огромной страны, когда нет силы придать ей расчлененную форму. Нельзя застроить-замостить столь огромное пространство - так хоть как-то разогреть-разжижить его. Размочить слезами землю, разогреть дыханием воздух. Напустить грязи и дыму. Не окультурить - так отелеснить. Чтобы упасть - так не на жесткую землю, а в бормочущее чавкающее месиво. Чтобы задохнуться - так не ледяным ветром, а душным выдохом родных перегаров-пепелищ. Пусть вода и огонь умилостивят эту жесткую землю, этот холодный простор.

Такова эта волевая интуиция пространства как распахнутой и безликой телесности, еще не расчлененной или уже расплывшейся: родильной утробы - или отхожего места, отстойника нечистот, грандиозной космической параши... Снять преграду между собой и природой, раствориться в ней всеми потоками и выделениями человеческих производств. Что с экологической точки зрения, загрязнение пространства, с мифологической - его смягчение и утепление. Ребенок любит возиться в собственных слюнях и прочих выделениях, любит топтаться в лужах, в грязи, месить ее ногами, словно бы наслаждаясь материнской податливостью огромного тела земли. Не таков ли детский, мифологический импульс отелеснивания неподвластной природы, определивший все экологические беды и безобразия в России?

Америка - совсем другая. В ней нет этой размытости стихий, с которой так легко до самозабвения смешаться сиротливому телу странника. Американский простор огромен, но четко вылеплен. Каждая стихия - сама по себе. Воздух к воздуху, земля к земле подогнаны плотно, с огнем и влагой не смешаны, дымом и сырью не пахнут. А если набежит вдруг невзначай дух листвяной прели или "дымок спаленной жнивы" - сразу повеет Россией, где все почему-то тлеет, гниет, окисляется. . .

Америка вообще мало пахнет. Таким густым настоем и свирепством запахов, как в России, здесь не надышишься. Даже в летнем лесу пахнет не чем-то особенным, травяным, листвяным, цветочным, ягодным, а просто легкой свежестью, как будто и дремучие подмышки страны протерты дезодорантом. Запахи - ведь это молекулы, блуждающие далеко от исходного вещества. А в Америке они вроде и не блуждают, и вещество не ветшает и не лохматится далеким разбросом своих частиц. Соблюдает свои пределы, как будто послушное законам о частной собственности, и запахов не расточает.

Кстати, употребление духов и одеколонов в Америке вообще не очень поощряется, а в последнее время все больше сходит на нет, поскольку квалифицируется как агрессия одного тела против другого. С какой стати этот пахучий субъект покушается на мои ноздри? По какому праву учиняет экспансию в пространстве и бомбардирует меня своими молекулами? Возник даже особый, политически грозный термин "пахнутизм" (smellism), который встает в один ряд с расизмом, сексизмом и прочими преступлениями против человеческого достоинства. Я не имею права навязывать черным, или женщинам, или гомосексуалам ценности своей белой, мужской, гетеросексуальной цивилизации. По той же причине я не имею права никому навязывать эманации своего тела. Пользуйтесь дезодорантом, который отбивает запахи, а не одеколоном, который засоряет ими общественный воздух.

Так что в Америке каждая стихия - сама по себе, и оттого не так уж и стихийна. Вода не так землиста, земля не так водяниста; да и огонь не так пахуч, как бывает, если вещь горит через силу, если огонь насилует в ней земляной или влажный состав, изрыгая непроглоченные частицы черным вонючим дымом. В Америке стихии заняты своим делом и в чужие дела не вмешиваются, так что называть их стихиями язык не поворачивается - скорее уж "формы вещества" или "элементы природы". Так, собственно и догадался назвать их родной язык: стихии по-английски "elements". Элемент и есть элемент, составная частица, которая свое место знает и никуда не рвется, поскольку уже "в составе". Не то что стихия, хлещущая через край, наперерез и вперемешку с другими стихиями, - уголовщина огня и "мокрое дело" российской земли. 

                                                                    Февраль 1992

2. Андрей Белый. Стихотворения и поэмы. М., Советский писатель, 1966, с. 381. 

3. В. И. Ленин, доклад на У111 Всероссийском съезде Советов 22-29 декабря 1920 г. Полн. соб. соч., 5 изд., М., Политиздат, т.42, с.159.

4. Разработан в 1920 году по заданию и под руководством В.И.Ленина Государственной комиссией по электрификации России (ГОЭЛРО).

5. Павел Антокольский. Большие расстояния. М., Гослитиздат, 1936, с. 78.

6. Андрей Белый, цит. изд., с. 159.