РОССИЯ И МНОГОКУЛЬТУРИЕ

Михаил Эпштейн

        Воины и мученики национальной идеи, охраняющие Россию от пагубного влияния Запада, неожиданно для себя получили подкрепление с самого Запада. Речь идет о концепции многокультурия, которая в академических кругах Запада обсуждается уже лет двадцать. [1]  Концепция очень проста: каждая раса, нация, половая или возрастная группа, каждое этническое или социальное меньшинство имеют право на свою систему ценностей, равнозначную ценностям культурного большинства. В реальности это означает, что цивилизация белых гетеросексуальных мужчин, которая раньше считала себя единственно достойной названия цивилизации, теперь признает, что коварно узурпировала права на самовыражение других групп. Теперь эта гордая "западная" цивилизация должна потесниться, дать простор черным Шекспирам, женским Гомерам, африканским Коперникам и гомосексуальным Толстым, которые, конечно же, немедленно отыщутся в традициях любой культуры, как только она этого пожелает.

        Концепция многокультурия, созданная в основном белыми мужчинами, такими как Клод Леви-Стросс, Мишель Фуко и Жак Деррида, в порядке самокритики и раскаяния Запада, была с восторгом подхвачена радикалами-маргиналами всех меньшинствующих групп - а недавно докатилась и до теоретиков "русской идеи". В начале 1994 года журнал "Наш современник" в двух номерах, как важный программный документ, печатает статью Сергея Кара-Мурзы "Тайная идеология перестройки". Автор, профессор химии и солидный науковед, охотно использует в своей критике евроцентризма мысли европейских авторов, таких, как Арнольд Тойнби и Клод Леви-Стросс. "Возьмем структурализм. Редкий интеллигент, услышав это слово, не возведет к небу очи: "Ах, Леви-Стросс! Огромный, светлый ум". Но ведь этот светлый ум отрицал евроцентризм всем своим трудом" [2]
И далее, ссылаясь на Леви-Стросса, Кара-Мурза стремится доказать, что "евроцентризм - расистская идеология Запада, возникшая вместе с капитализмом в недрах протестантского мироощущения. (... ) Сегодня мы видим сознательное и безжалостное уничтожение, под лозунгами евроцентризма, совершенно особой и во многих отношениях замечательной цивилизации России-СССР. А тот же Леви-Стросс предупреждал, что каждая из сохранившихся в мире, после всех войн и колониального разрушения, цивилизаций необходима человечеству..."  [3]

        Вопрос в том, насколько ссылки на Запад и его самокритику уместно использовать в борьбе за русскую самобытную идею. Пафос Кара-Мурзы понятен и отчасти оправдан: сам Запад в лице своих ведущих мыслителей отвергает идеи евроцентризма, как механистические, индивидуалистические, приведшие мир на край гибели; так с какой стати России, ввергнутой в катастрофу западной теорией, марксизмом, и дальше развиваться под знаменем этих теорий? Нелепо ориентироваться на Запад, если сам Запад уже не считает себя центром мира и утверждает полицентрическую, многокультурную модель.

        Можно, однако, и усомниться в правомочности такой логики. Прежде всего, использование антизападных идей, идущих с Запада, возвращает нас в тот же порочный круг подражания Западу. Оружие для борьбы с Западом покорно принимается из рук самого противника. Ведь и марксизм, в конце концов, родился из жестокой самокритики западной цивилизации (капитализма, индивидуализма и т.д.) - но, перенесенная в Россию, эта столь же западная, сколь и антизападная теория не принесла ей счастья.

        Есть и еще одно противоречие в логике просвещенных почвенников. Они мечтают о "великой России" - и в то же время используют аргументы, разработанные применительно к половым меньшинствам и первобытным народам. Так, рассуждения Леви-Стросса, которые с пафосом цитирует Кара-Мурза, относятся в основном к индейским бесписьменным племенам бассейна Амазонки: во время экспедиций в эти заповедные леса и сложились полиэтнические концепции знаменитого антрополога. Точно так же рассуждения Тойнби, приводимые Кара-Мурзой в защиту русской самобытности, относятся к кочевым степным племенам, чей вклад в развитие цивилизации был велик и, по мнению Тойнби, ничуть не уступал вкладу земледельческих народов.

        Но причем же здесь современная Россия? Неужели для того, чтобы повысить ее в собственных глазах, нужно сначала низвести ее до уровня этнографического материала, кочевого племени, а затем, уже в принятом малом масштабе, возвеличить ее сверх всякой меры. В том-то и дело, что "русская идея", пользуясь моделью многокультурия, грандиозно возвышает свой предмет лишь ценой предварительного уменьшения его масштаба. Да, Россия оказывается гигантом среди маргинальных культур, за которыми запоздало признается равное право на выдвижение своих гениев и ценностей. Но такой ли умаляющей мерой пристало ей судить о своем величии? Нужно ли ей срочно изобретать самобытных, "русских" Толстого, Достоевского и Чайковского, если Россия-то как раз и явила их миру?

        Концепция многокультурия в России, как и в Соединенных Штатах, уместна по отношению к меньшинствам, малым этносам, например, коренным народам Сибири, участь которых в чем-то сходна с участью американских индейцев в 19-ом веке, - те же резервации, то же вымирание, только в несравненно худших экономических и экологических условиях. То, что сторонники русской самобытности применяют концепцию многокультурия к самой России, свидетельствует о комплексе неполноценности, питающем манию величия. По этой логике Россия выигрывает в самобытности ровно столько, сколько она теряет в своей общезначимости; выигрывает в оценке, насколько теряет в критериях этой оценки. Величие России - вовсе не в ее специфической русскости, а в том, что она сумела разделить свою историческую судьбу с судьбами многих народов, европейских и азиатских; подарила свой язык гениям и талантам как русского, так и нерусского происхождения. То, что делает Россию многокультурной страной, - это ее "сверхнациональное" измерение, способность выходить за рамки одного этноса, а вовсе не выпячивать свою местную особенность как еще один интересный, недооцененный материал, дополнительно к эскимосскому, чукотскому и т. д.

        И еще один аспект этой проблемы - моральный и вместе с тем методологический. Если Запад, бия себя кулаком в грудь, обвиняет себя во всех смертных грехах по отношению к иным традициям и культурам, это еще не повод "пострадавшим" меньшинствам самим пускать в ход кулаки. Раскаяние - это не только признание, но и снятие вины. Лучше всего о живом состоянии современной западной культуры свидетельствуют именно ее порывы к самоотречению и самопреодолению. Тот "белый" слой западной культуры, откуда исходит ее самокритика, и есть ее вечно бродящая закваска, ибо суть этой культуры - вовсе не эгоцентризм, а тоска по Другому, стремление видеть и понимать другого, будь это японский ритуальный театр или русская икона. Критика евроцентризма исходит из самой Европы, и сущность европеизма выражается именно в этой самокритике, способности обнимать другие традиции и включать их во всемирное европейское пространство.

        Бранить Европу ее же собственными словами, обращать против нее ее же собственное раскаяние - это ложная мораль и методология, потому что субъект самокритики не равен ее объекту, становится иным по отношению к себе. Пользуясь идеями Тойнби и Леви-Стросса для критики евроцентризма, не следует забывать, что они-то и есть Европа.

        Кроме того, разоблачая Европу вслед за самой Европой, мы тем самым соглашаемся с ней, приемлем ее, и в этом смысле статья Сергея Кара-Мурзы есть бессознательно евроцентристский жест, хотя сознательно она бичует евроцентризм. В том-то и суть, что критикуя европейское, можно оставаться европейцем, потому что оно само критикует себя. А вот критикуя алжирское, или азербайджанское, или, увы, русское, легко прослыть "чужаком", "безродным", "европейцем".

        Может быть, в этом и состоит главное свойство европеизма - его способность преодолевать евроцентризм, устанавливать ценность африканизма, азианизма, японизма, славянства. И если Россия, несмотря на усилия своих национал-патриотов, все-таки способна к широте взгляда, к усвоению ценностей других культур, то эта "всемирная отзывчивость" есть истинно европейское в ней. Можно сказать, что европеизм, как идея, есть выход за узкие границы европейскости, открытие европейского дома для вхождения других культур, - вот почему Лондон и Париж в наши дни стали многонациональными мегаполисами, сложенными из обликов, обычаев и языков Европы, Америки, Азии, Африки. Европеизм в узком смысле дал рождение сверхевропеизму, частью которого является и Россия.

        Благодаря векам самокритики, исторический Запад уже не может быть сведен к географическому Западу, европейская культура не может быть сведена к европейскому континенту. Запад - это место встречи незападных культур, это пространство, где становится возможен сам диалог Востока и Запада. Например, художественная ценность древнерусской иконописи была раскрыта только два века спустя после того, как Россия, в итоге петровских реформ, встала на западный путь развития; и открытие это сделали ученые и художники, такие, как Павел Муратов и Игорь Грабарь, прошедшие западноевропейскую выучку. Подобно физическим объектам в квантовой механике, на которые воздействуют сами условия их наблюдения, значение и ценность не-западных культур во многом определяется условиями и самим фактом их восприятия на Западе.

        В этой связи я хочу процитировать очень точное высказывание культуролога и политолога Леонида Баткина: "Ошиблись все те, кто смотрел на Запад и европеизм, как на нечто, хоть и дорогое, и даже святое, но отживающее, искренне пророча великую будущность иным, неевропейским, "варварски-свежим" началам. Напротив, "европоцентризм"...  изживал и изжил себя лишь в том смысле, что стал распространяться повсеместно - и перерос в полицентризм. От всякого динамичного общества повеяло Европой. В конце концов и старой Европе пришлось получить кое-какие уроки, так сказать, метаевропеизма из других концов света".  [4]

        Действительно, Запад нельзя "превзойти", состязаясь с ним, потому что он сам превосходит себя, в этом и состоит сущность Запада. Концепция многокультурия есть еще одна стадия движения Запада за пределы западного, к пониманию Другого. Но внутри самой западной культуры этот ее парадокс часто упускается из виду. Западные ученые, подвергая беспощадной критике "господствующий канон белого большинства," склонны забывать, что эта критика - неотъемлемая часть того же канона. И лучшим ответом из России было бы напомнить им об этом. Это и был бы урок метаевропеизма, который Россия преподнесла бы самой Европе.

Март 1994



1.  В России укрепился способ передачи этого понятия как "мультикультурализм", что противоречит смыслу этого понятия: каждая культура должна пользоваться своим языком и лишь по необходимости прибегать к заимствованию. По-русски правильно будет "многокультурие" (корень не заменишь, а приставка и суффикс есть собственные).   (Примечание 2002 г.)

2.  Сергей Кара-Мурза. Тайная идеология перестройки. "Наш современник", 1994, #1, с.125.

3. Там же, сс. 124, 141.

4. Леонид Баткин. Возобновление истории. Размышлениия о политике и культуре. Московский рабочий, 1991, с. 290.