Михаил Эпштейн
Чем огромнее страна, тем труднее постичь её как целое - и тем надежнее судить о ней по мелочам. Попробуем рассуждать не о духе России или Америки, а всего лишь о буквах - в надежде, что дух в них все-таки проявится, как жизнь в насекомых: непредсказуемо и своевольно, с упорной и даже пугающей точностью.
Мир букв и цифр в Америке слегка вывернут наизнанку по отношению к тем, кто приезжает из-за океана. Странности начинаются с того, что уже в аэропорту при заполнении анкет цифру 1 нужно писать не так, как принято в России и вообще в Европе. Американская единица не имеет дополнительной косой черточки, она пишется простым вертикальным штрихом, очевидно, ради экономии времени и чернил. Россиянину такая черта напоминает скорее пробу пера, а не выведение важной цифры, и он инстинктивно пытается прибавить к ней косой чубчик или плавный навесик. Чем рискует навлечь на себя обвинение в дезинформации, поскольку именно так пишется по-американски цифра 7. Она лишена обычной перекладины посередине, поскольку верхней слабой черточки, даже не обязательно округло-волнистой, вполне хватает американцам, чтобы отличить семерку от гладкой прямой единицы.
С российской точки зрения, американские начертания цифр слишком небрежны и лекомысленны, что трудно совместить с шумными успехами этой нации в искусстве считать и подсчитывать. Впрочем, не исключено, что американцы потому и достигли таких огромных цифр в развитии своей экономики, что научились сначала экономить на самих цифрах. Отменили лишние палочки в магических единице и семерке, к которым европейцы продолжают относиться с суеверным почтением.
Вопрос к исследователям нынешнего советского упадка: не слишком ли витиевато пишут советские люди? Не слишком ли долго причесывают свои кудрявые отчеты? И не ввести ли прямым президентским указом новое начертание единицы, деловое и подтянутое, без этой лениво клонящейся, уныло потупленной боковой черты. Как пишем, так и живем.
Но в цифровых начертаниях россияне еще по крайней мере заодно с европейцами, а вот в оформлении почтовых конвертов мы разошлись со всем западным миром. Везде адрес отправителя пишется в левом верхнем углу, а на родине коммунизма в нижнем правом. Вот отчего по приезде в Америку мне долго казалось, что я пишу письма самому себе.
Вроде бы, чистая формальность - но в ней выражено разное понимание себя и другого. Западный конверт сначала дает знать, откуда отправлено письмо, а затем - куда оно направляется. Порядок прямой: от начала к концу, от отправителя к получателю. Не оттого ли и время течет поступательно в западной истории?
В советском понимании конечная цель задается раньше, чем исходная точка. Получатель на конверте предшествует отправителю, как и в самой стране план предшествует жизни и определяет её собой. Таков перевернутый порядок утопии. Будущее, куда направляется письмо, обозначено раньше, чем то настоящее, откуда оно исходит. Какой, в сущности, жест самоотречения, беззаветной любви к дальнему - все эти наши письма! На почтовом конверте можно прочитать судьбу целого народа.
Есть и более очевидная разница: на Западе письмо адресуется человеку, а в Советском Союзе - пространству. Лишь постепенно через общее указание: Российская Федерация, Рязанская область - начинают проступать очертания города, улицы, дома и, наконец, затерянного в этом пространстве, последнего из последних Ивана Иванова. Между тем имя Джона Джонсона стоит на конверте впереди и города, и штата, и даже самого государства: все пространственные указатели служат дополнением, уточнением и развитием его грандиозной личности.
Многочисленным комиссиям по правам человека, узаконенным сейчас в Советском Союзе, стоит задуматься: не начинаются ли права человека с адреса на конверте? С права личного имени стоять впереди любого географического названия.
Помимо цифр и букв, есть еще один важнейший элемент цивилизации - знаки препинания. Вроде бы и не выражают ничего конкретного - только общую интонацию, членение смысловых отрезков и прочую скуку школьной грамматики. Но в системе культурных рефлексов пунктуация едва ли не важнее орфографии, и ошибки в ней менее простительны. Буква - это материя письма, а пунктуация - его музыка. Если я путаю местами "е" и "и" в слове "винегрет", то я совершаю преступление только против данного слова. Если же я не способен выделить запятыми причастный оборот или поставить двоеточие после обобщения, я совершаю преступление против самого языка, против его вразумительного звучания, расчленяемого смысловыми паузами.
Различие двух цивилизаций выражается в знаках препинания более наглядно, чем даже в произведениях национальных гениев. В России любое письмо заключает в себе по крайней мере один восклицательный знак, которым сопровождается обращение к адресату. Казалось бы, такое восторженное отношение к имени адресата плохо согласуется с унижением этого же имени на конверте. Но ведь так и повсюду в России: человек презираем, как общественная единица, и любим от всей души, как частный индивид, друг, гость, земляк. Письмо тоже имеет официальную и приватную сторону, конверт и его содержимое. На конверте, предназначенном для посторонних глаз, имя адресата уничижительно ставится в конец адреса, чтобы государство, республика, городские и районные власти могли еще раз убедиться в своем превосходстве над частным индивидом. Зато в сокровенной начинке письма, как бы втайне от властей, адресат вознаграждается бурей эмоций, восклицательным знаком после его имени, а иногда и тремя.
Западное письмо, наоборот, воздав честь адресату и поместив его имя первым на конверте, сопровождает обращение к нему одной только сдержанной запятой или деловым двоеточием. Почтение к личности освящено обычаем и не требует восклицаний и взрывов восторга.
Вообще с восклицательными знаками в американской письменности просто беда. Первая пишущая машинка, которой мне здесь пришлось пользоваться, вообще не имела восклицательного знака - обходись как хочешь. Зато она была усеяна знаками процентов, дробей и вовсе незнакомых мне операций. Американец может всю жизнь грамотно писать - и ни разу не употребить восклицательного знака, даже в письмах к возлюбленной.
На днях я специально перелистал несколько журнальных статей, посвященных таким животрепещущим темам, как война в Персидском заливе или бегство несчастных курдов. Ни в одной из них я не нашел ни одного восклицательного знака. Никто не запрещает его употреблять, но правила хорошего стиля рекомендуют сдержанность, даже в газетах. Восклицай, но не подавай знака!
Другой любимый советский знак, которым американцы явно пренебрегают, - тире. Чего только не совершают героические советские люди посредством тире, которое им умело подставляют - как подножку или трамплин - мастера взволнованного стиля. Они перелетают через эпохи и страны по маршруту феодализм - социализм или Москва - Третий Рим. Они противостоят подлости и состоят в дружбе: "рожденный ползать - летать не может", зато "один за всех - все за одного". Да и вообще головокружительный полет "вверх тормашками", по выражению Достоевского, - в природе русского языка, который любит по-богатырски разгуляться на воле, палицей-тире круша связи причины и следствия.
Трудно представить себе такие зиянья и прочерки в американском тексте: ряды букв сомкнуты плотно и редко-редко пропустят размашистую черту или растроенную точку, которая вместо того, чтобы остановить предложение, само никак не может остановиться. В Америке просто: о чем нельзя сказать, о том не следует и говорить. Точка - и дело с концом. Многоточие - российский многодумный лиризм, воздушный намек, слово, запнувшееся на вздохе, когда говорящему впору замолчать, зато молчанию невтерпеж выговориться: долгая цепочка знаков, обозначающих отсутствие знаков. Гласность в России испокон веков ценилась и предвосхищалась именно как способ сетования на безгласность.
И надо, конечно, приехать в Америку, вчитаться в мир её знаков, обрезанных точно по мерке значения, чтобы вдруг убедиться в даровитом пустословии российской культуры. Кажется, что Россия какой-то главной своей частью еще не дожила до первого дня творения; дух, вольно веющий над ней, еще не воплотился в конкретные слова, а говорит только "воздыханиями неизреченными". Вспомним: в начале творения была только "тьма над бездною" и Слово Господне носилось над "пустой и безвидной" землей, рассекая её на свет и мрак, сушу и воды... А в России слово так и кануло в бездну, слилось с нею и о чем-то вещает темно и бездонно. Оттого знаки препинания и значат на этой земле едва ли не больше, чем весь подцензурный алфавит. Дух говорит не столько в буковках, сколько между - в черточках и точках. Восклицательный знак, тире и многоточие - да ведь это весь наш восторг, порыв и бессильная немота! ...
И всю историю России, особенно за последний век, можно было бы изобразить в этих значках точнее, чем в связном рассказе. Вот начало века, большой вопросительный знак, к нему подсоединяется длинное тире промышленного броска и транссибирской магистрали, дальше военные вопросы и многоточия, за которыми следует серия сплошных восклицательных знаков, прерываемых только длинными очередями тире -
трах-та-ра-рах-тах-тах-тах-тах!!!!!!!, -
как писал великий поэт Блок-Маяковский... К концу века опять-таки остается все ниже клонящийся вопросительный знак и все более длинное многоточие, лениво переползающее через развалины плакатно-аршинных букв, как бесконечный могильный червь.
? - - -?...?...... !!!!!!!!!! - ! - ! - !... ...?......?........?...........
Господи, когда же мы доживем до двоеточия, знака вразумления, после точки и запятой наиболее почитаемого во всем цивилизованном мире: остановиться, задуматься, отдать отчет себе и другим, сделать обобщение?
Даже если согласиться, что в Америке читают книг меньше, чем в России, неоспоримо, что сама Америка живет по закону буквы и даже по букве закона, отчего и читать в её душе гораздо легче, чем в таинственной российской, где на каждую мысль приходится тире, а на каждое чувство - многоточие и три восклицательных знака.
Апрель 1991