Михаил Эпштейн

        Пытаясь применить бахтинское понятие хронотопа к российско-советской цивилизации, обнаруживаешь любопытную закономерность: хронос в ней  вытесняется и поглощается топосом.  Хронос стремится к нулю, к внезапности чуда, к мгновенности  революционного или эсхатологического преображения; а топос, соответственно,  стремится к бесконечности, к охвату огромной страны, континента, а далее и всего мира. Хронотоп здесь переворачивается в топохрон, время опространствлено.

         И это в какой-то степени вообще российская традиция. Сама история этой страны, как писал еще В. О. Ключевский, состояла в непрерывной колонизации новых земель, завоевании  пространства на все четыре стороны света, а затем - как, настаивал Н. Ф. Федоров, ссылаясь на распахнутость и "небоемкость" русской равнины,  - и на "пятую" сторону, в направлении открытого космоса.  Сама история России - это проекция ее географии, и исторические периоды отмечаются не чисто временными изменениями, а сдвигами и расширениями в пространстве. "Периоды нашей истории - этапы, последовательно пройденные нашим народом в занятии и разработке доставшейся ему страны до самой той поры, когда, наконец, он посредством естественного нарождения и поглощения встречных инородцев распространился по всей равнине и даже перешел за ее пределы. Ряд  этих периодов - это ряд привалов или стоянок, которыми прерывалось движение русского народа по равнине..." [1]

Отсюда и  эсхатологическая направленность российского сознания - странная  смесь географии и эсхатологии, открывающей выход в топосы потустороннего мира. Если география очерчивает пространство  То, что пребывает вне и сверх времени, само осваивается  как новое место, как потусторонний континент,  который  российское эсхатологическое сознание хочет присоединить к имперским владениям в Европе и Азии.   Чтобы   сквозь земную историю постепенно  проступали черты иных, заоблачных краев и провинций.  Эсхатология - география новой земли и нового неба, куда страна переселяется по опыту и праву своих предыдущих территориальных завоеваний.

        Поскольку Россия привыкла исторические вопросы решать географически,  этой стране принадлежит столь большое место в пространстве, что ей не так уж легко найти свое место во времени. На протяжении последних трех веков, Россия жадно стремилась  войти в историю - но лишь для того, чтобы превзойти ее, мгновенно опередить степенно шествующие  историческими путями  западные народы и оказаться "по ту сторону истории", в  царстве остановленного мгновенья и безграничного простора.  Среди народов, условно говоря, исторических и неисторических, Россия выбрала свой особый, "сверхисторический" путь: входя в историю, тут же готовиться к выходу из неё.

        Время в России вытесняется пространством  (физическим и метафизическим) - это архимедов закон погружения большого географического тела в историческую среду.  Чем  обширнее становилась Россия, тем медленнее текло в ней историческое время - и, наоборот,  сокращаясь в пространстве, она убыстрялась во времени. Обременяясь новым пространством, Россия впадала в историческую прострацию, что и получилось в результате двух победных походов в Европу - 1812 и 1945 годов.  И наоборот, после неудачных войн - Крымской, Японской, Первой мировой -  Россия теряла частицы своей территории и тут же  получала толчок исторического ускорения - реформы и революции. Неудача афганской войны выявила предел пространственного расширения коммунизма - и, подтолкнув империю к внутренним переменам, вызвала  ее развал. С отдачей Восточной Европы и республик, сбросив тучное пространство Советского Союза и социалистического лагеря, Россия  превратилась в самую динамичную (хотя и потенциально кризисную) часть мира.

Едва ли не главный парадокс российско-советского пространства - это взаимосвязь  разрежений и сгущений. На всем протяжении страны господствует малоосвоенная пустота, но в местах заселения плотность достигает невероятной концентрации, о чем говорят и такие нововведения большевизма, как "концентрационные" лагеря и узаконенная "санитарная норма" жилплощади - пять квадратных метров на человека.  Скученность, толкотня,   перенаселенность коммунальных квартир и плацкартных вагонов, битком набитый общественный транспорт, сгрудившиеся в очередь люди, сумки, набитые продуктами, вещи, нагроможденные на складе, да и сама коммунистическая идея предельного обобществления имущества и образа жизни, - все это в геомистическом аспекте можно рассматривать как ответ народа на несоразмерное превосходство и пустоту окружающего пространства.