Каждая национальная культура имеет свою систему гуманитарных дисциплин и свои критерии того, что считать философией. Западная, в особенности англо-американская академическая наука склонна с подозрением относиться к самому факту существования русской философии. В университетах ей не уделяют места в общих курсах по истории философии и крайне редко посвящают специальные курсы, причем на кафедрах славистики, а не философии. В лучшем случае русская философия проходит по разряду идеологии, публицистики, общественно-исторической мысли или воспринимается как жанр полулитературы-полупроповеди, фантазии, утопии, критики, смеси всего со всем (см. Мыслительство). В таком подходе западная наука руководствуется узким, в основном лингво-аналитическим пониманием самой философии, объявляя ее краеугольным камнем рефлексию Витгенштейна о языке и отвергая рефлексию Чаадаева и Киреевского о нации или рефлексию Соловьева и Флоренского о Софии как далекие от собственно философской сферы.
Термин "философия" в его русской транскрипции, но латинскими буквами - filosofia - указывает на разность традиций, составляющих интеллектуальное наследие западного мира - аналитико-критической ("аристотелевской") и синтетически-конструктивной ("платоновской"). Разница между philosophy и filosofia примерно такая же, как между научным симпозиумом и платоновским симпосионом, участники которого не просто корректно обсуждают отвлеченные идеи, но предаются им "целостно", всеми способностями ума, всею душой и телом. По мысли Павла Флоренского, "философия, как дело кабинета, дело "ума", не привилась у нас, как не было ее и в античной обстановке. Наши философы стремятся быть не столько умными, как мудрыми, не столько мыслителями, как мудрецами. (...) Стремление нравственное, сознание религиозное, деятельность не головою только, но и всеми органами духа, одним словом, - жизнь вне кабинета только и представляется нам жизнью до-дна серьезною, всецело достойною". [1]
Filosofia - это философия, которая не специализировалась в отдельную дисциплину, изучающую условия и возможности познания, но пытается сохранить масштаб и конфигурацию целостной мудрости, по-разному сочетая в себе элементы критики и фантазии, науки и поэзии, логики и религии, анализа и синтеза, историзма и утопии. Filosofia может и должна учиться у philosophy, как точнее различать эти элементы, - но не для того, чтобы жертвовать одним из них, а чтобы лучше способствовать их объединению.
Разделение между philosophy и filosofia проходит не только вдоль, но и поперек национальных традиций. Philosophy почти безраздельно господствует в Англии (хотя и там есть filosofers в лице Г. К. Честертона и К. С. Льюиса), но по мере продвижения вглубь континента, во Францию (Ж. Батай, Г. Башляр) и в Германию (Ф. Ницше, М. Хайдеггер), filosofia начинает занимает все большее место, получая господство в России, хотя и в ней есть свои philosophers - неокантианцы, позитивисты, феноменологи, структуралисты.
С точки зрения англо-американского аналитического канона, Владимир Соловьев - это не вполне философия, поскольку еще и мистика, и софиология, а уж Василий Розанов - совсем не философия, а словесная игра и заплетание узелков мысли на память потомству. Но современная западная философия, особенно континентальная европейская, сама все более избавляется от претензий на дисциплинарную чистоту, якобы неподвластную метафорам, образам, фантазмам и поэтизмам. Время "пост-" приоткрыло новые возможности для интерпретации того странного, смешанного, "целостного" дискурса, который сложился в русской мысли. Деконструкция показала, что философия - это не более как (но и не менее чем) игра метафор, завязывание словесных узелков, которые в прямую нить рационального, линейного смысла вообще развязать невозможно. И именно по этой причине Ницше, Батай и прочие "проклятые" мыслители, "грезовидцы", которых к "настоящей", "научной" философии причислить было невозможно, - они-то до конца честны перед мыслью, поскольку не выдают ее за объективную истину и не боящиеся соединить ее и с поэзией, и с теологией, и с жизнью в себе и вокруг. В этом контексте по-новому видятся Соловьев и Розанов, Леонтьев и Флоренский, Федоров и Федотов, Бердяев и Шестов, которые мыслили по диагонали к "строгой" философии, были "мыслеплетами", изобретателями философских словес, смесителями жанров и языков еще до того, как в эпоху постмодернизма это было признано хорошим тоном на Западе. Русский опыт "целостного" философствования, осознание его привлекательных и опасных сторон, может стать еще одном источником обогащения и разнообразия внутри западной мысли, как поле творческого взаимодействия между filosofia и philosophy.
См. Концептивизм, Метапрактика, Мудрость, Мыслительство, Философоведение, Эссеизм
1. П. А. Флоренский. Соч. в 4 тт., т.1, М., изд. Мысль, 1994, с. 207.
---------------------------------------------------
M. Epstein. Symposion and Russian Filosofia, in Symposion. A Journal of Russian Thought, Los Angeles: University of Southern California, vol. 1, 1996, 3-7.
М. Эпштейн. "Пир" Платона и русская философия. Вопросы философии, 1998, # 2, 178-180.
Михаил Эпштейн