Лейбницева философия возможного подвергается критике у современных
исследователей с двух противоположных позиций: номиналистической и реалистической.
Номиналисты отрицают существование возможных миров как слишком сильное
метафизическое допущение. Возможное, с этой точки зрения, не есть какое-то
особое бытие или особый мир, а есть просто условная фикция, полезная для
анализа существующего мира, как, например, понятие "идеального газа" используется
для анализа реальных газов, хотя самого "идеального газа" нет в природе,
нет в пространстве и времени, а значит, нет и вообще.[2]
Противоположная, крайне реалистическая точка зрения наиболее
четко выражена американским философом Дэвидом Льюисом. Согласно его теории
"модального реализма", Лейбниц был не прав, допуская существование только
одного актуального мира ("этого", "нашего"). Все возможные миры также действительны,
поскольку действительность и возможность - это два дополнительных свойства
одного и того же мира. Каждый мир представляется самому себе действительным,
а к другим мирам относится как к возможным. Иными словами, актуальность
- свойство того мира, внутри которого находится наблюдатель, а возможность
- свойство всех других миров. "Действительное" и "возможное" - это местоименные
понятия, которые соотносятся примерно так же, как местоимения "я" и "он":
каждый "он" - это "я" для себя, и каждое "я" - это "он" для другого.
Надо заметить, что обе эти крайние позиции, по сути, устраняют качественную специфику возможного, его отличие от актуального (или реального). В случае с крайним номинализмом, "возможное" оказывается только именем, которое используется в высказываниях о существующем мире. В случае с крайним реализмом, как ни парадоксально, происходит почти то же самое: возможное оказывается лишь способом взаимоотношения между актуальными мирами, знаком их отстояния друг от друга. Возможное - это реальное, каким оно видится с позиции внешнего наблюдателя, принадлежащего к другому миру. Сам Дэвид Льюис, защищая свой реализм в отношении возможных миров, подчеркивает, что эта "возможностность" по сути не отличает их от актуального мира. "Наш актуальный мир - только один мир среди других. Мы называем его единственно актуальным не потому, что он отличается по роду (in kind) от всех остальных, но потому, что это мир, в котором мы обитаем. Обитатели других миров могут истинно называть свои собственные миры актуальными, если они подразумевают под "актуальным" то же, что и мы; "актуальное" в любом мире относится к самому этому миру. "Актуальное" индексично, подобно /местоименным словам/ "я", "здесь" или "теперь": оно зависит в своем значении от обстоятельств речи, от мира, где происходит акт речи. /.../ Ведь вы уже верите в существование нашего мира. Я прошу вас верить в другие вещи того же рода, а не вещи какого-то нового рода".[3] Иными словами, возможное - это вещь "того же рода", что и действительное, для того, кто расположен внутри этого возможного. Как замечает один из критиков Льюиса, с позиции реализма "действительное как таковое не имеет иного статуса, чем возможное как таковое".[4]
Я не ставлю своей задачей критику этих точек зрения, считая их вполне допустимыми, хотя и односторонними, - скорее, мне хотелось бы ориентировать по отношению к ним свою собственную позицию, которую можно определить как поссибилизм. Для меня важно не сводить возможное к иным, более широким категориям, таким как реальность или язык, бытие или понятие, - но исходить из самой категории возможного как основополагающей. "Возможное" для меня не есть некая особая реальность, обладающая своей физической протяженностью или пространственно-временным континуумом. Но "возможное" и не есть условная фикция, отражающая в символической форме свойства нашего реального мира. Возможное есть особый модус "можествования", который выводит нас за пределы этой реальности, но вовсе не обязательно принадлежит какой-то другой реальности. Особенность возможного - именно его несводимость к реальному, будь это реальность нашего мира или других миров.
Для меня поссибилизм не есть нечто промежуточное между реализмом и номинализмом, но скорее есть позиция, наиболее удаленная от них обоих. Мы уже видели, что крайности номинализма и реализма сходятся, по крайней мере в том, что возможное оказывается лишь отношением к реальному - к единственной здешней реальности в номинализме или ко множеству иных реальностей в реализме. Возможное как фикция здесь-реального либо как функция ино-реального. Для меня поссибилизм означает такую точку зрения, которая позволяет максимально дистанцировать возможное от реального (здешнего или иномирного) и очертить для него особую сферу. Не столь важно, как субстанциально обозначится эта сфера - как мышление, дух, язык, культура, или что-либо другое: возможное проявляет себя на всех этих уровнях, как покажет ход исследования. Важно занять такую позицию, которая позволила бы выявить модальность возможного в ее качественной специфике и несводимости ни к каким типам и сферам реальности, будь это физическая реальность или царство вечных идей. Возможное не есть сущее, не есть то, что есть или чего нет, оно - особый модус, который не может быть вообще переведен на язык реального или идеального существования. Поссибилизм - это философия возможного, которая свою предпосылку, "первоначало" находит в самой категории возможного и затем уже прилагает ее к понятиям "реальности", "идеи", "знака", "языка" и т.д.[5]
[1] Среди современных трудов, посвященных возможным мирам, большинство выдержано в рамках англо-американской аналитической философии.Назову несколько самых известных: Raymond Bradley and Norman Swartz. Possible Worlds. Oxford, 1979; Paul Davies. Other Worlds. London, 1980; Saul Kripke. Naming and Necessity. Oxford, 1980; David Lewis. On the Plurality of Worlds. Oxford, New York: Basil Blackwell, 1986. Отличный обзор взаимоотношений возможных (альтернативных) миров можно найти в книге Mihai I. Spariosu. The Wreath of Wild Olive. Play, Liminality, and the Study of Literature. Albany: State University of New York Press, 1997, pp. 54-72.
[2] Эта позиция последовательно обоснована в книге австралийского философа D. M. Armstrong. A Combinatorial Theory of Possibility. New York a. o.: Cambridge University Press, 1989. Автор определяет такую позицию как "натурализм", поскольку "ничего вообще не существует, кроме единственного мира в пространстве и времени" (р.3). В отношении же "возможного" такая позиция выступает как "фикционализм", поскольку признает за этой модальностью только фиктивное значение (p.13).
[3] David Lewis. Possible Worlds. In: The Possible and the Actual: Readings in the Metaphysics of Modality. Ed. by Michael J. Loux. Ithaca and London: Cornell University Press, 1979, pp. 184, 185. Подробнее о модальном реализме Льюиса см. в главе "Область мыслимого. Самоценность мышления" (ч.1, гл. 5).
[4] Robert Merrihew Adams. Theories of Actuality, in: The Possible and the Actual, ed. cit., p. 194. Другое различение этих крайних позиций подчас делается в терминах "актуализма" и "конкретизма", особенно когда речь заходит о т. н. проблеме Мейнонга, бытийном статусе поссибилий /possibilia/ - возможных и актуально не существующих объектов. Актуализм трактует поссибилии как речевые конструкции или условные фикции, тогда как конкретизм трактует их как объекты, реально существующие в иных, возможных мирах. См. William G. Lycan. Possible Worlds and Possibilia, in: Contemporary Readings in the Foundations of Metaphysics, ed. by Stephen Laurence and Cynthia Macdonald. Oxford: Blackwell Publishers, 1998, pp. 86-88.
[5] Я исхожу здесь из более общего принципа, который можно назвать "обратимость предмета и метода". Если бы предметом исследования было яблоко, то единственно подобающим методом такого исследования был бы не реализмили номинализм, не материализм или идеализм, а "эпплизм", т.е. система понятий, развитая из структуры самого предмета.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------