Михаил Эпштейн. Философия возможного. Введение

                          6. Возможностный подход к возможному
 
        Каков же бытийный статус этих чистых, глубинных, или "сугубых" возможностей ("hard-core possibilities"), как их называет автор многих специальных работ на эту тему американский философ Николас Решер? Как номиналист, Решер полагает, что возможное, поскольку оно отличается от актуального, существует только в языке, в возможности говорить о возможном. Правда, Решер допускает, что такие возможности существуют благодаря нашей способности воспринимать их умственно, концептуально, а не только выражать лингвистически. Причем, по Решеру, возможности сохраняются и тогда, когда мы их не воспринимаем, поэтому правильнее было бы говорить об их бытии не как о "постигнутом" (в определенный момент), а как о "постижимом" (вообще).[1] Именно языковые структуры, по мнению Решера, обеспечивают эту постижимость возможного в отсутствие актуально постигающего ихсубъекта. "Зависимость нереализованных возможностей от языка дает им объективную онтологическую опору, которой они, несомненно, обладают".[2] 

         Интерес в работе Решера представляет таблица четырех возможных философских позиций в отношении  возможностей, как одного из несуществующих родов бытия. Номинализм утверждает, что они существуют только в языке (например, Б. Рассел, У. Куайн); концептуализм - что они существуют в уме (стоики, Декарт, Кант, Брентано); концептуальный реализм - что они существуют в Божественном уме (некоторые схоластики, Лейбниц); реализм постулирует область возможного, существующую независимо от человеческого языка и мысли (некоторые арабские философы, А. Мейнонг).[3]  Решер считает реализм и концептуальный реализм совершенно неприемлемыми для современной философии, поскольку последняя предпочитает не добывать "контрабандой" - опираясь на теологические построения - того, что должно быть добыто "честным интеллектуальным трудом". Даже концептуализм, по мнению Решера, не очень привлекателен, поскольку ставит возможное в зависимость от состояний ума, а не от устойчивых языковых структур, - отсюда декларируемая Решером приверженность чистому номинализму.

        Однако можно усомниться в том, что позиция Решера так уж отличается от концептуализма, поскольку для него "сугубо возможное" - не то, что актуально мыслится (кем-то, когда-то), а то, что вообще мыслимо, то есть, очевидно, входит в сферу самого разума.[4]  Было бы нелепо отождествлять разум с его актуально-преходящими содержаниями и исключать из него "мыслимое", то есть способность самого разума. Ведь и тот факт, что язык не высказывает каждую наличную возможность, а только "предоставляет средства для описания этой возможности", мог бы послужить опровержению номинализма. Сам Решер, в связи со статусом "возможного" в языке, настоятельно указывает на "различие между речью и говоримостью, между обсуждением и обсуждаемостью ("speech and speakability", "discussion and discussibility"). Подобно еще неосуществленным возможностям, несуществующие возможности принадлежат самой возможности  языка".[5] 

        Если допустить, что язык в отношении обсуждаемых возможностей, - это только возможность самого языка, то отсюда следует, что мышление в отношении мыслимых возможностей, - это только возможность самого мышления. И тогда следует обсуждать не возможное в терминах языка или мышления, а язык и мышление в терминах возможного, как модальные свойства "говоримости" или "мыслимости". Сам Решер, рассматривая бытие возможностей, постоянно подчеркивает, что глубинные возможности зависят от мышления не потому, что они мыслятся, а потому, что они могут мыслиться. "Нам не хотелось бы впадать в крайность и утверждать, что "бытие" несуществующих "возможных существований" состоит в том, что они актуально постигаются ("are concieved"); скорее, мы считаем, что оно состоит в их постижимости ("being conceivable"). "Бытие" неактуализированной сущности не зависит от ее отношения к тому или другому конкретному уму, но от ее постижимости умом вообще, в смысле тех языковых ресурсов, которые составляют общую способность интеллекта..."[6]  Как видим, даже  самый последовательный номинализм, заявленный Решером, не может не перейти на язык поссибилизма в вопросе о статусе возможностей. Настаивая, что возможности укоренены в языке или мысли, номинализм или концептуализм по сути приходят к выводу о возможностности самого языка или мышления.

         Суть не в том, чтобы редуцировать возможное к одной из внемодальных сфер, а в том, чтобы рассмотреть действие этой модальности в каждой из них. Какие основания у нас считать, что модальность - категория вторичная по отношению к онтологическим, эпистемологическим или лингвистическим категориям? Почему возможное следует закреплять только за языком, а не исследовать сам язык, и вообще знаковые системы, в их модальном аспекте, как формы возможного (например, отношение языка к речи как потенции к акту)?  Возможному, как признает Решер, адекватен не сам язык, а возможность языка ("языковые ресурсы"), не само мышление, а возможность мышления ("способность интеллекта"). Но это означает, что возможное не детерминируется  языком или мышлением, а само задает им формы "говоримости", "мыслимости". Возможность не более "лингвистична" или "эпистемологична", чем значения слов или предметы мыслей возможностны. Модальные категории "на равных" пересекаются с лингвистическими, эпистемологическими и т.д., не выводимы из них и не сводимы к ним. 

      Это означает, далее, что сама форма лингвистического  представления или теоретического постижения возможного может быть причастна возможному, то есть принадлежать той же модальности, которая в ней отражается. Место "возможного" в языке - это возможности самого языка, или сам язык как возможность. Наша теоретическая ответственность перед этой категорией определяется не столько выбором номинализма, или концептуализма, или реализма в подходе к возможному, сколько  возможностным, поссибилистическим подходом к языку, мышлению и реальности.

        Иными словами, дело не в том, какой именно из этих сфер принадлежит возможное, а в том, как возможное проявляется во всех этих сферах.  Возможное не содержится исключительно или преимущественно в языке, или в мысли, или в бытии, но каждая из этих сфер содержит свои собственные возможности и может рассматриваться в своей потенциальности. Возможное - не только предмет, к которому прилагаются разные методы исследования, но и основа такой методологии (поссибилизм), которая в свою очередь может прилагаться к любым предметам. Возможностными методами можно исследовать самые разные сферы бытия и мышления, включая элементарные частицы, жизнь организмов, поведение человека, развитие общества, исторические события, художественные образы, формы мышления и пр.. Но прежде чем поссибилизм может прилагаться к другим предметам, сам этот метод должен сформироваться по образу и подобию своего специфического предмета, т.е. возможного.

        Отсюда следует, в частности, что исследование возможного должно прежде всего установить свой собственный модальный статус. Мышление о возможном само развертывается в модусе возможного. Вот почему мы начинаем это исследование с того, чем в обычном методологическом порядке можно было бы его закончить, - с модальной  специфики самой философии.
 


[1]  Nicholas Rescher. The Ontology of the Possible, in: The Possible and the Actual, ed. cit.,  p.181.

[2]   Ibid., p.174. По Решеру,  возможность существует и тогда, когда никто не думает о ней, не выражает ее, т.е. существует потенциально, как возможность описания возможности. "Существуют средства для описания этой возможности, и, значит, она могла бы быть сформулирована, хотя фактически никто не гипотезировал ее" (ibid).

[3] Ibid., p.180.

[4]  Знаменательно, что в своей книге, опубликованной раньше и дословно повторяющей тезисы  цитируемой статьи (см. сс. 195-216 книги), Решер определяет свою позицию скорее в терминах концептуализма: "мы приняли концептуалистскую линию в утверждении, что возможности связаны с мышлением (are mind-involving)..."  Nicholas Rescher. A Theory of Possibility: A Constructivistic and Conceptualistic Account of Possible Individuals and Possible Worlds. University of Pittsburgh Press, 1975, p. 218.

[5] Ibid., p.212.

[6]  Nicholas Rescher. The Ontology of the Possible, in: The Possible and the Actual, ed. cit., p. 173. Само отличие  "ума вообще" от конкретных умов здесь трактуется в модальных терминах, как различие между постижимостью вообще и постижением в частности. Иными словами, общее - это не что иное как возможное (постижимое,  мыслимое, говоримое), в отличие от частного как актуального (того, что постигается, мыслится, говорится). Как замечает сам Решер, "решающий момент, на наш взгляд, состоит в том, что индивидуальные возможности соответствуют актуальным концептуальным конструкциям, а общие возможности соответстствуют потенциальным концептуальным конструкциям" (Nicholas Rescher. A Theory of Possibility, p. 213). Этой далеко не случайной соотнесенностью "общего" и "потенциального" (в противоположность, соответственно, "индивидуальному" и "актуальному") определяется наша попытка модального подхода к проблеме универсалий  (см. главу "Универсалии как потенции. Концептуализм").
 

-----------------------------------------------------------------------------------------------------

                 назад                        оглавление                      вперед