11. Универсалии как потенции. Концептуализм
Очертив в предыдущей главе потенциальность мышления в отношении
к языку и действительности, вернемся теперь к вопросу о номинализме и
реализме как главных философских направлениях, которые и в наше время
продолжают противостоять в таких формах, как
"постструктурализм" - и "рационализм",
"деконструкция" - и "метафизика",
"грамматоцентризм" - и "логоцентризм",
"постмодерн" - и "просвещение".
Каково место философии возможного среди этих дебатов?
Известно, что философия тяготеет к универсалиям, т.е. к понятиям наибольшего объема, таким, как "добро", "красота", "дух", "воля", "движение", "качество", "субстанция", "человечность", "свобода", "разум", "тождество", "вечность". Именно в связи с универсалиями разгорелся самый долгий спор в истории философии: существуют ли эти универсальные сущности в самой реальности (реализм) или они принадлежат только области слов (номинализм). Существует ли красота - или только слово "красота"? Вокруг этого вопроса не только развернулся спор разных философских направлений, но и доныне продолжает развертываться сама философия как особый тип мышления. Что такое философия - лишь особым образом употребленный язык или познавательно-преобразовательная работа с самими сущностями мироздания?
Напомним, что универсалия - это общее свойство, которым обладают все единичные предметы определенного вида. Например, все лошади, независимо от их пола, масти, породы, обладают свойством "лошадиности". Вопрос в том, что представляет собой эта "лошадиность" - где и в чем она существует? Можно ли представить ее как некую "лошадь вообще", "идею лошади", лишенную тех конкретных признаков, которые различают единичных лошадей? С точки зрения номинализма, универсалии - это просто слова, которые мы применяем к разным предметам на основании их сходства, например, сходства разных лошадей ("лошадиность") или сходства всех красивых вещей ("красота"). Но, как показал Бертран Рассел, сходство по какому-то признаку само предполагает существование этого признака, т.е. наличие универсалии. Если белые вещи похожи друг на друга своим цветом, значит, этот цвет присущ самим вещам. Рассел считал, что универсалии, в отличие от конкретных вещей, не существуют, а "имеют бытие, причем "бытие" противоположно "существованию" как вневременное. ...Мир бытия неизменен, строг, точен, восхищает математика, логика, строителя метафизических систем и всех тех, кто любит совершенство больше, чем жизнь".[1]
Первый и величайший реалист Платон постулировал для универсалий особую область - "мир идей", "истинно сущее", хотя говорить об этом мире, столь отличном от сущего, было бы уместнее в модальности возможного. "Лошадь вообще", в ее отличии от конкретных лошадей, относится к сфере мыслимого, как потенция, которая по-разному актуализируется в гнедых, вороных, каурых и прочих лошадях. "Лошадь вообще" не существует в том же модальном смысле, в каком существует вот эта единичная лошадь: Гнедко, Холстомер или Буцефал, - а лишь как возможность для множества разных живых существ иметь общие признаки лошади. Дело не только в различии "общего" и "единичного", но и в том, что общее существует иначе, чем единичное: как потенция "быть лошадью", которая актуализируется во множестве разных лошадей.
Если бы "лошадь вообще" действительно существовала, то какой бы она была: гнедой или вороной, молодой или старой, жеребцом или кобылой? Ведь ни одна лошадь не может быть без того, чтобы быть той или иной - определенной масти, возраста, пола. Значит, "лошадь вообще", платоническая идея лошади, есть не факт, не наличное бытие, но способность, или потенция "быть лошадью". Точно так же "серость" или "коричневость" не существуют как таковые, в виде абстрактных предметов, а представляют собой "можности" конкретных предметов, в том числе лошадей, - потенции быть серыми или коричневыми.
То, что философы называют универсалиями, - а философия, по сути, и есть наука об универсалиях, - это не актуальные предметы, индивиды, "этот" или "тот", а свойства, способности, склонности ("propensities", по К. Попперу), которые реализуются в определенных предметах, но сами предметами не являются. То, что Николай Кузанский считает "возможностью самой по себе", и составляет главный предмет философского понимания: "вершина созерцания есть само по себе могу".[2] Эти разнообразные "могу", энергии и потенции, и образуют мир так называемых универсалий.
Термин "универсалия" несколько искажает модальную природу потенциального, представляя его как существительное, как предмет, тогда как речь должна идти скорее о модальном предикате или категории состояния: "мочь", "мочь быть", "можно", "возможно". Зоология, история цивилизации, эстетика и другие дисциплины изучают лошадей, их физиологию, их роль в транспорте, спорте, военном деле, их образы в искусстве, и только философия рассматривает "лошадиность" как состояние и способность "быть лошадью", как "потенцию", в отличие от лошадей как реальных существ. Универсалии суть потенции. Точнее, "универсалия" - немодальное представление о потенции, как если бы она была некоей сущностью, предполагающей собственное предметное существование.
Напомним что в средние века, наряду с реализмом и номинализмом, философия давала на вопрос об универсалиях еще один, "промежуточный" ответ: универсалии не принадлежат ни языку, ни действительности, но самому мышлению, концептуальной деятельности. Позиция эта, выраженная, в частности, Абеляром, а впоследствии Локком, Кантом, Д. С. Миллем, обычно именуется концептуализмом, поскольку именно в мыслимом, умопостигаемом пространстве заключается область универсалий.
Существенно, что концептуальной середины в этом вопросе придерживался еще Аристотель, позицию которого обычно характеризуют как "умеренный", или "мягкий" реализм.[3] По Аристотелю, универсалии существуют актуально только в мышлении, в реальном же бытии они проявляются только потенциально. Как отмечает Мортимер Адлер в своем комментарии к Аристотелю, "...универсальное существует потенциально, не актуально, когда ряд индивидуальностей имеет нечто общее... Учение Аристотеля о том, что универсальное существует потенциально в индивидуальных вещах и актуально в отвлеченных понятиях разума, позже стало называться "умеренным реализмом"".[4] Иными словами, универсалия есть актуальная мыслимость и потенциальная бытийность. Универсалии, такие, как "красота" или "лошадиность", не присутствуют в вещах актуально, но представляют собой потенцию вещей, которая актуализируется только в мышлении. (Напротив, индивиды - конкретные вещи - актуально присутствуют в бытии и потенциально - в мышлении).
Важным этапом осмысления универсалий как потенций стала романтическая философия, где часто фигурируют такие "двойные" понятия как "имя имен" или "цветок цветков". "Цветок цветков" - это умопостигаемая потенция цветочности, общая всем цветкам, а не еще один цветок, прибавляемый к множеству существующих цветков (хотя и такое платоническое "гипостазирование" идеи в качестве самостоятельного предмета могло иметь место, как в естественно-научной морфологии Гете имел место "прафеномен" всех растений, некое пра- или сверхрастение). Процесс универсализации, т.е. воссоздания единой универсалии из множества одноименных ей предметов, назывался у романтиков "потенцированием". Так, по Новалису, "каждая личность, состоящая из личностей - личность во второй потенции или Гений /.../ Гений во второй потенции - нация".[5] Гений - это потенция быть многими личностями, совмещать и чередовать их в себе. Если обычный, природный ход развития есть актуализация неких начальных задатков и возможностей, то искусство и философия, напротив, суть потенциации того, что в актуальности развернуто природой. Потенциация - переход от развития к свитию, так сказать, от физической массы растения к энергийной насыщенности семени, от множества разных индивидов - к универсальности вмещающего их гения. Потенцирование у романтиков - это процесс не только познавательного, но и бытийного восхождения к высшему синтезу, где все актуальности возвращаются в состояние потенций растущих порядков или разрядов (типа "личность - гений - нация...").
Связь универсалий с потенциями ясно прослеживается в философии А. Н. Уайтхеда, оказавшей влияние и на методологию естественных наук, и на так называемую теологию процесса. В центре уайтхедовского динамического реализма стоит не бытие, а событие. Соответственно универсалии, хотя и именуются "вечными объектами", представляют собой не столько объекты в платоновском смысле, сколько потенции, актуализация которых образует мир действительных событий. "Таким образом, метафизический статус вечного объекта состоит в том, что он представляет собой возможность для действительности".[6] Универсалии в уайтхедовском смысле обладают не только потенциальностью, но и потентностью, определенной энергией, которая реализуется в вещах и событиях. Такие универсалии, как прямота или кривизна, белизна или чернота и пр., реализуются в бесконечном множестве прямых или кривых линий, белых или черных предметов. Но сама по себе прямота или белизна не есть сущее, а только "можное", "могущее".[7]
Существенную поддержку наше представление о сущностях как потенциальных образованиях, модально отличных от актуальных существований, находит у Э. Гуссерля. Гуссерль полагал, что философская интуиция находится в чисто возможностном отношении к тем фактам существования, чью сущность она описывает. "Что принадлежит сущности данного индивида, может также принадлежать другому индивиду... ...Чистые сущностные истины не несут ни малейшего утверждения о фактах".[8] По разъяснению Эндрю Шедингера, у Гуссерля "интуиция сущности несет возможность того, что другие индивидуальные объекты могут обладать той же сущностью, но не предполагает, что они фактически обладают этой сущностью. Интуиция сущности не несет в себе никакого утверждения о фактах. В этом смысле сущностная интуиция предполагает только возможности".[9] Иными словами, сущности модально связаны с существованиями и образуют область возможностей, которые могут реализоваться в определенных объектах и стать тогда актуально существующими. "Красность", как некая сущность, - это возможность (способность, склонность) тех или иных объектов быть красными, в отличие от простой констатации факта, что "это - красный карандаш" или "этот карандаш - красный". В качестве признака конкретного предмета, "красное" существует актуально; но как общее свойство всех красных предметов, "красность" существует лишь потенциально, как их способность быть красными. "Красность" составляет чисто концептуальный объект, "мыслимость" - предмет философского умосозерцания или, по терминологии Гуссерля, "сущностной интуиции".
Концептуалистское решение проблемы универсалий устанавливает рамки для постижения философией собственной специфики. Реализм и номинализм одинаково ошибаются, приписывая универсалиям существование либо в действительности, либо в словах, поскольку универсалии вообще принадлежат не сфере существования, а другой модальности. Место универсалий не среди означающих (язык) и не среди означаемых (действительность), а между ними, в сфере самой значимости, или смысловой потенциальности. Такие универсалии, как красота или добро, не принадлежат миру сущего, хотя в этом мире есть добрые люди и красивые вещи. Но добро и красота не являются также просто условными знаками, не сводятся к своим обозначениям в языке. Для добра и красоты приходится постулировать особую область потенций, которые всегда отчасти реализуются, а отчасти остаются нереализованными. И чем больше они воплощаются, тем сильнее ощутима их невоплотимость. Добро, красота и другие универсалии принадлежат одновременно области возможного и невозможного, той модальности, которая их объединяет. На постижение этих универсалий работают особые, поисковые способности человеческого духа, такие, как вера, надежда, воображение, обращенные к сфере возможно-невозможного. Именно потому, что универсалии - это вечные возможности, они не могут сами воплотиться, но могут бесконечно мыслиться, оставаясь при этом возможностями. По словам Лейбница, "сущности бессмертны, потому что они касаются только возможностей."[10]
Универсалии могут существовать только как возможность чего-то, что не есть они сами. Вещи могут быть легкими, горячими, красивыми только потому, что легкость, горячесть, красивость не могут существовать сами по себе, отдельно от вещей, но только в качестве их возможностей. Если бы легкость, горячесть, красивость существовали сами по себе, как актуальные объекты, тогда они не могли бы потенцироваться в других вещах, как их возможные свойства. Железо не могло бы быть горячим, если бы горячесть существовала как отдельный предмет, наряду с железом. Тогда свойства не могли бы и совмещаться в вещах, т.е. вещи не могли бы быть одновременно легкими и горячими, или твердыми и холодными, подобно тому, как один актуальный объект не может быть одновременно другим актуальным объектом, этот стол не может быть другим столом, а железо не можеть деревом. Если свойства могут совмещаться в вещах, то именно потому, что они представляют собой потенции, которые осуществляются не сами по себе, как объекты, а только как возможности других объектов. Принадлежность к разным модальностям создает совместимость вещей и свойств, а также совместимость разных свойств в одних и тех же вещах.
* * *
Универсалии - это составляющие универсума, который
включает в себя все возможные миры, в том числе и те, которые являются
действительными и необходимыми. В этом смысле можно говорить о философском
универсуме, куда реальность входит как одна из составляющих, наряду
с иномодальными мирами. Философская универсалия потому и есть предельно
широкое понятие, что она характеризует универсум в целом, совокупность
всех миров, т.е. не сводима к актуальным воплощениям добра или красоты,
но включает их неисчерпаемую потенциальность. Философия имеет дело не с
реальностью, а с универсумом. "Философская реальность" - почти оксюморон,
именно потому, что "философская универсальность" - почти тавтология. Как
уже указывалось, философская мысль никогда и ни в чем не может воплотиться,
потому что само по себе мышление соединяет возможное с невозможным. Этим
философские идеи отличаются от политических, этических, технических идей,
которые не только ищут воплощения, но и реально могут воплотиться.
Философское понятие-универсалия - можно назвать ее словесное воплощение "универсемой" - никогда не может быть сведено к научному термину. Термин строго однозначен, поскольку его значение определяется означаемым, то есть извне, из той реальности, на которую он указывает. Это не обязательно должна быть физическая, чувственная реальность - она может быть математической или даже мистической. В мистике есть свои термины, поскольку и потусторонняя реальность образует особый план бытия, со множеством вполне специфических явлений. Сочинения Блаватской или Штейнера полны терминов, имеющих чисто техническое значение в оккультной практике и теории, типа "арканы", "астральное" и "эфирное" тело, "пентаграмма", "гиннунгагап" ("чаша иллюзий"), "уччайх-шравас" ("образцовый конь")[11] и т.д. Есть своя оккультная геометрия, история, география, нумерология, астрономия, физика, и хотя этот таинственный план бытия запределен материальному миру, он мыслится в терминах вполне актуальных, сухих, однозначно определяемых границами оккультных объектов. В алхимии или астрологии нет универсалий, как их нет в химии и астрономии. Наука может быть истинной или ложной, но при этом она определяется своим отношением к актуально сущему (в любом плане бытия), и именно поэтому к ней применим критерий истины-лжи.
Универсемы, в отличие от терминов, ничего не обозначают. Они просто значат, испускают значимость, как лучи в безграничной сфере. Что обозначают высказывания типа "бытие определяет сознание", "человек - то, что нужно преодолеть" или "красота спасет мир", сочетающие такие универсалии, как "бытие" и "сознание", "человек" и "мир", "красота" и "спасение"? Ничего не обозначают в предметно-референтном смысле. Попытки применить их к какому-то очередному повороту истории, выстроить из них программу эстетического воспитания, практически приложить в мировой политике - абсолютно тщетны и оборачиваются фарсом или трагедией. Но эти высказывания чрезвычайно значимы. То, что мир, лежащий во зле, может быть спасен красотой, что красота призвана оказывать не эстетическое только, а религиозно-искупительное действие (что и подразумевается словом "спасать") - это открывает новый горизонт мыслимого, это создает новую возможность в универсуме. Каждое значимое высказывание есть событие в универсуме, хотя оно не отражает реальности и, в свою очередь, не обязано на ней отражаться.
Но ведь и человек несводим к своему положению в реальном мире. Он в большей мере потенциальное, чем актуальное существо, что провозгласила еще классическая европейская философия. Вспомним знаменитую "Речь о достоинстве человека" ренессансного мыслителя Пико делла Мирандола: Бог не дал человеку никакого определенного места и образа в мироздании, но даровал возможность свободно выбирать себя, входить в любой образ и быть больше любого актуального существования. Не только за растениями и животными, но даже за ангелами, "высшими духами", - полагает Пико делла Мирандола, - закреплена определенная сфера существования, с которой совпадает их сущность.[12] (Этим, кстати, объясняется технический язык эзотерических наук, которые, подобно эмпирическим наукам, вроде ботаники и зоологии, изучают потусторонние миры и их обитателей - иерархии ангелов и демонов - как актуально существующие). И только "рождающемуся человеку Отец дал семена и зародыши разнообразной жизни", отчего он "приобретает свойства любого создания". "Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные", - так обращается Бог к человеку при его сотворении.[13]
"И как не удивляться нашему хамелеонству!" - простодушно добавляет Пико делла Мирандола. В самом деле, человек - существо универсальное именно потому, что потенциальное, т.е. несводимое ни к каким актуальным формам существования и поэтому способное принадлежать универсуму в целом. Вот почему философия, как возможностное мышление, стоит в центре всех проб и стремлений человека как "хамелеонского" существа. Благодаря философии человек раскрывает свою потенциальность в окружающем мире и ищет свое место в панораме возможных миров. Философия есть универсальное мышление не только потому, что оно работает с универсалиями, но и потому, что она приобщает человека к жизни всего универсума, вводит в соприкосновение иным, возможным мирам.
Поскольку универсалии принадлежат сфере мыслимого, то лишь в рамках "третьей" теории, концептуализма, можно понять приверженность именно философии, а не поэзии, не политики и не науки, предельно общим понятиям. Если бы универсалии, как считают номиналисты, принадлежали плану языка, к ним тяготела бы поэзия, ориентированная именно на самоценность языка, его эстетическую функцию. Но поэзия, по крайней мере, хорошая поэзия, чуждается таких общих слов, как "красота" или "добро", она предпочитает иметь дело не с универсалиями, а с предметными, образными словами, с метафорами, в крайнем случае с символами, включающими конкретное, предметное значение. Если бы универсалии принадлежали плану действительности, то к ним тяготела бы наука, изучающая факты действительности, а также политика и технология, которые действительность переделывают. Но наука и технология, равно как и политика, тоже чуждаются универсалий, предпочитая иметь дело с конкретными, однозначными терминами или с актуальными идеями-лозунгами. Не номинализм, не реализм, но только концептуализм-поссибилизм точно очерчивает место универсалий между языком и действительностью, в пространстве мыслительных потенций. Чистая значимость универсалий, предельный объем значимого, не позволяет им употребляться ни в качестве поэтических метафор, ни в качестве научных терминов, но только в качестве философских понятий. И тот факт, что именно философия поставила вопрос об универсалиях и существенно разделилась по этому вопросу, ясно свидетельствует о том, что сами универсалии обретаются именно внутри философского мышления и определяют его специфику.
Крайности реализма и номинализма давали о себе знать на протяжении
всего развития философии. Послекантовский номинализм, выступая в течениях
логического позитивизма и аналитической философии, свел философию к особому
употреблению языка. Послекантовский реализм, выступая в учениях абсолютного
идеализма и диалектического материализма, взвалил на философию решение
исторических судеб мира. Собственно, то, что говорилось раньше о критико-активистской
парадигме, вполне соотносится с дихотомией номинализма-реализма, где обе
крайности, ведя спор, одновременно предполагают и усиливают друг друга.
Критицизм Нового времени есть развитие средневекового номинализма, тогда
как активизм соотносится со средневековым реализмом. Поэтому можно говорить
о номинализме-реализме как о некоей общей парадигме мышления, которое стремится
избавиться от собственной потенциальности, перешагнуть горизонт мыслимого
и отождествить себя либо с языковыми знаками, либо с реальными предметами.
Номинализм и реализм - это две крайние разновидности актуализма:
они сходятся в том, что изымают универсалии из возможностного процесса
мышления и пытаются закрепить за ними иной онтологический статус - актуальных
слов или вещей.
[2] Николай Кузанский. Соч. в 2 тт., т. 2, М., "Мысль", 1980, с. 427.
[3] Термин "концептуализм" вообще уступает в популярности своим крайним альтернативам, "номинализму" и "реализму", хотя в контексте современной философии он заслуживает возрождения, в связи с возникновением художественного направления "концептуализм", которое берет на себя также философско-теоретические функции. См. Mikhail Epstein. The Phoenix of Philosophy: On the Meaning and Significance of Contemporary Russian Thought, in ????????? / Symposion. A Journal of Russian Thought, Los Angeles: Charles Schlacks, Jr., Publisher, University of Southern California, vol. 1, 1996, pp. 35-74 (главы "Conceptualism" и "Conceptualism vs. Metaphysical Radicalism").
[4] Great Books of the Western World. Editor in Chief Mortimer J. Adler. The Synopticon, v. 2, 1990, p. 765. Такой реализм называется "умеренным", поскольку актуальное существование универсалий закрепляется не за реальностью как таковой, а за сферой "понятий разума", что, в сущности, тождественно концептуализму.
[5] Novalis. Schriften. Die Werke Friedrich vom Hardenberg. Bd. I - IY. Hrsg. R. Samuel, H.-J.MМhl. Stuttgard: W. Kohlhammer, 1960-1975. Bd. II, S. 645-646, fragment No. 466-467. Подробнее о потенцировании у немецких романтиков см. Ольга Вайнштейн. Язык романтической мысли. О философском стиле Новалиса и Фридриха Шлегеля. М., Российский государственный гуманитарный университет, 1994, сс. 22-27.
[6] А. Н. Уайтхед. Наука и современный мир, гл. 10, Абстракция, в его кн. Избранные работы по философии, общая ред. М. А. Кисселя, М., "Прогресс", 1990, с. 220.
[7] Универсалии демонстрируют общие модальные свойства могущества и возможности до их разделения на "мочь" и "мочь быть", на потентность и потенциальность, и принадлежат к числу глубинных понятий потенциологии как философской дисциплины (см. Приложение, гл. 7).
[8] Цит. по книге The Problem of Universals. Ed. and with Introductions by Andrew B. Schoedinger. New Jersy, London: Humanities Press, 1992, pp. 95, 98.
[9] Ibid., p.94.
[10] G. W. Leibniz. New Essays on Human Understanding. Translated and edited by P. Remnant and J. Bennett. Cambridge University Press, 1981, p. 296.
[11] См., например, Е. П. Блаватская. Теософский словарь. М., изд. "Сфера", 1994.
[12] "Высшие духи либо сначала, либо немного спустя становятся тем, чем будут в вечном бессмертии". Цит. по изд. История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли в 5 тт., т. 1., М., изд-во Академии художеств СССР, 1962, с. 508.
[13] Ibid, сс. 507-508, 509.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------