Михаил Эпштейн. Философия возможного. Часть 1.

                     12. От общего к конкретно-универсальному    
       
    Учение номинализма-реализма об универсалиях имело тяжкие последствия для самой философии, а именно - бедность ее языка и предмета. Универсалии отождествлялись с определенными (абстрактными) сущностями в бытии и с определенными (категориальными) словами в языке.  Собственным предметом философии считались только общие категории: субстанция, качество, атрибут, субъект, объект, разум, идеал, истина, добро, красота и т.п. Соответственно философский словарь даже у крупнейших мыслителей-систематиков сводился к набору нескольких десятков часто повторяемых и, как правило, попарно сотносимых категориальных слов. "Вещь-в-себе" и "вещь-для-нас", "имманентное" и "трансцендентное", "бытие" и "сознание", "тезис" и "антитезис", "анализ" и "синтез"... Технический лексикон профессионального философа немногим превышает словарь людоедки Элочки из "Двенадцати стульев" Ильфа и Петрова: в ее распоряжении, как известно, было около тридцати слов, которых ей вполне хватало, чтобы выразить все свои мысли о мире. Почему же "ученая" философия тоже ограничивается языковым минимумом?

        Дело в том, что универсалии, вынесенные за предел самого мышления, оказались особыми, "общими" предметами и словами, отличными от других предметов и слов. Таких общих предметов и слов оказалось очень немного, поскольку, по определению, общее, удаляясь от частного и единичного, всегда убывает в количестве. И когда философия сосредоточилась на общем, она оказалась весьма специальной наукой, такой же, как механика и ботаника. У ботаники свои термины, у философии свои. Ботаника - наука о растениях, а философия - об "общих закономерностях". Но растений-то на свете больше, чем закономерностей. Так философия оказалась даже более специальной наукой, чем ботаника или механика, которые имеют в своем распоряжении десятки тысяч терминов. Философия оказалась специальной наукой об общем, потому что само общее было понято специально, как не-частное, не-конкретное. Универсалии были извлечены из области мыслимого и опредметились, как особые, специальные сущности и слова.

        На самом деле не существует никаких особых универсалий вне потенциальности и универсальности самого мышления. Философское же мышление универсально именно потому, что у него нет никакого особого предмета и специального словаря. Оно мыслит обо всем мыслимом, о частном и об общем, о камнях и о звездах, о предметах механики и предметах ботаники. И оно пользуется всеми словами, какие только существуют в языке; более того, оно непрестанно пополняет язык неологизмами, новыми мыслимостями и значимостями. Философия обнаруживает нереализованные возможности в самом языке, поскольку она мыслит о предметах в модусе возможного. И если словаря ботаники хватает для описания существующих растений, то для описания возможных растений, для описания "альтернативного сада" нужен другой, неботанический словарь. Философия - это альтернативное сознание, обращенное на любой предмет и пополняющее его всей суммой его инаковостей. Философия - это прибавочное мышление, которое прибавляет цветку - цветочность, как совокупную мыслимость и потенциальность цветка. Философия описывает цветочность как то, что делает возможным и  этот цветок, и другие цветы, существующие и несуществующие, возможные и невозможные: место цветочности в универсуме, ее соотношение со звездностью, солнечностью, травностью, древесностью, росистостью, насекомостью...

        В этом своебразие всех философских категорий: они суть не отвлеченные, не абстрактные,а потенциальные.  И потому нет числа философским категориям, нет границы философскому словарю и новообразованиям. Каждая вещь может выступать как возможность себя, а значит, икак  мыслимое свойство других вещей. В каждой пылинке есть пылиночность, в каждой капле есть  капельность, в каждой розе - розовость, в каждом шелесте - шелестность. Все это такие же законные философские категории, как уже всем известные универсалии, типа "субстанции" и "атрибута",  "истины" и "добра". Если ботаника исследует актуальность розы, то философия - ее потенциальность, ее мыслимость. Именно это и составляет специфику философии как неспециального мышления: оно не имеет никаких предметных границ, потому что универсально по способу мышления. Предметы наук и искусств, явления повседневной жизни - все это, в своей потенциальности,  суть и философские предметы. Любой единичный предмет может быть философски осмыслен, если он взят как сумма своих возможностей, из которых лишь одна - действительность данного предмета.       

      Вообще вопрос об универсалиях, как он традиционно ставился в философии, составляет лишь часть вопроса об универсальности философского мышления. Можно выделить по крайней мере четыре направления, в которых будет дальше двигаться философия за предел узко понятой сферы универсалий как общих понятий и терминов.

      1. Универсалии как группа наиболее общих, абстрактных понятий будет расширяться путем включения все более конкретных, предметных понятий, которые могут рассматриваться как основополагающие для определенной системы мышления или гипотезы о мире.  Деление на виды и роды нанесло большой ущерб философии, потому что содержание индивидуального предмета сводилось к виду, содержание вида - к роду и так далее, по восходящим ступеням абстракции. "Капля" не могла пробиться в философию, потому что перекрывалась более широкими категориями: "вода", как одна из четырех физических стихий, а далее - еще более широкие категории "материя" и "субстанция". "Яблоко" перекрывалось категориями "плода", "растения", "природы", "жизни" и т.д. Только верхние, самые абстрактные члены этих рядов считались достойными философского размышления. Философия обсуждала "жизнь" и "материю", но не яблоко или каплю, которые, как мыслимости, "-ости" могут стать предметом философской рефлексии. Художественная словесность имеет дело с каплей или яблоком как отдельными предметами (индивидами), как деталями повествования или поэтическими символами, но "капельность" и "яблочность" не входят в область искусства или какой-либо научной дисциплины, они принадлежат именно области мыслимого, т.е. философского созерцания.

     2. Универсалия - это общее понятие или свойство,  принадлежащее множеству индивидов. Но и каждый индивид принадлежит множеству универсалий и в этом смысле обладает универсальностью. Например, даже в таком "бедном" индивиде, как песчинка, сходятся универсалии "твердости", "сухости", "дискретности (отдельности)",  "желтости", "малости"... Каждый индивид - это малый универсум, сообщество  универсалий, и задача философии - анализ не только универсалий как таковых, но и универсности индивидов. Специфика философии определяется не универсалией как предметом, а универсность. Предметом философии может быть любой индивид - человек, растение, облако, здание, песчинка - поскольку в этом индивиде раскрывается его универсум, взаимодействие в нем разных универсалий.

   3. Индивид не только вмещает в себя множество универсалий, но и сам может выступать как универсалия, как свойство "быть данным индивидом", точнее, "иметь свойства данного индивида". Например, любовь может иметь некие свойства, принадлежавшие индивиду Платону, а именно, свойства идеальности, устремленности к вечному, присущие его индивидуальному стилю мышления, и в таком случае называться его именем - "платоническая любовь". Подлинно универсальная философия неограничивается  общими терминами и категориями ("субстанция", "бытие", "протяженность"), но работает со словами, обозначающими конкретные вещи и лица, в том числе с именами собственными, придавая им статус универсалий.  Не только "платоническое" или "гегелевское" составляют универсалии, образованные от имен собственных и способные применяться ко множеству вещей ("гегелевские раб и господин", "гегелевское государство", "шопенгауэровская воля"); но и любое имя собственное может быть превращено в универсалию (философское понятие), если оно обозначает какую-то черту, которая в данном индивиде выражена сильнее, чем в других, и, значит, может называться его именем. "Иван" или "Мария" могут быть именами-универсалиями и относиться к особому типу предметов, явлений, событий, которые обнаруживают в себе "ивановость" или "марьевость", т.е. отчетливые индивидуальные свойства данных личностей. Например, можно мыслить "марьевость" в определенного типа занавесках, пирогах, обстановке быта, манере разговора, несущих на себе отпечаток того склада личности, который полнее всего был выражен в данной Марье. Возможно, философия будущего станет больше оперировать с именами собственными, осваивать мыслимость отдельных лиц,  универсальность их индивидуальность свойств, превращать  имя собственное в "-ость", в некую особую потенцию, которая по-разному актуализируется и в других индивидах.[1]  

    4. Наконец,  среди индивидов выделяются и собственно универсальные, такие, которые обладают не только общими свойствами данного класса, но и индивидуальными свойствами  других индивидов. Само слово "универсальный" содержит в себе понятие одного, единственного (латинское "unus"); буквально оно означает "вокруг одного", "единовращение". В творчестве одного писателя, если он универсален, проявляются возможности разных писателей, разных жанров и стилей (таков, например, Пушкин по отношению ко всем "вышедшим из него" темам, героям и жанрам русской литературы). Универсальное - это не абстрактное, уводящее от единичного, а потенциальность, в нем заключенная. Универсальный ум, будучи актуально одним, является потенциально многим,  причастен к разным сферам знания.   Причиной оскудения философии было то, что универсальное отождествлялось с общим и отвлекалось от конкретных предметов. На самом деле уни-верс-альное  - это многое или "всё", присущее одному.  Мы можем сказать "универсальный писатель" или "универсальный гений", имея в виду, что данному индивиду доступны многие сферы творчества, но бессмысленно было бы сказать "общий писатель" или "общий гений".[2]  Универсальное -  это множество свойств, заключенных в одной личности или предмете; свойство предмета, оставаясь актуально одним, быть потенциально многим,  быть всем тем, чем он может быть. Единичное, в своей актуальности отличное от всего, в своей потенциальности может обладать свойством этого всего. Именно переход от абстрактно-общего к конкретно-универсальному составляет перспективу движения философии в ее третью эпоху. Философия имеет дело с универсалиями и с универсальным в том же смысле, в каком, по ренессансному представлению,  универсален и сам человек: в своем актуальном бытии  он отличен от всех других существ,  от зверей и ангелов, а в своем потенциальном бытии обладает их свойствами.

      Далее мы подробнее рассмотрим одно из направлений универсализации - расширение философского словаря  путем включения конкретных вещей в поле универсалий.  Например, "капля" как универсалия не есть родовая абстракция, наподобие "влажной стихии" или "физической субстанции", она сохраняет единичность и особость данного предмета, "капли крови" или "капли ртути", но при этом в нем выявляется "капельность" как потенциальное свойство многих вещей.  "Капельность", в философском смысле, есть предельно малая единица жидкого, текучего состояния веществa,  такая  дробность, которая включает в себя и размытость, тягу к слиянию.  "Капельность" заключает в себе идею отдельности - и одновременно указывает на ее преодолимость. Поэтому можно говорить о капельности индивида в постмодерном обществе или о капельности знака в языковой системе. 

        Возьмем еще два конкретных понятия, которым была закрыта дорога в традиционную метафизику: "шепот" и "шелест". Шепот - это особая манера произносить слова: вполголоса, еле слышно, украдкой, скрывая от окружающих. Теперь поставим вопрос: как произносилось Слово, которым был сотворен мир? ("И сказал Бог: да будет свет. И стал свет"). Был это крик или шепот? Кричит ли нам мир о своей сотворенности, или это Первослово, которое "было от Бога и которое было Бог", именно шепотом обращается к нам - так, чтобы каждый мог расслышать его в себе, как лично предназначенное, раздающееся как бы из собственной души?  И генетический код, говорящий через лицо и телосложение человека, тоже ведь доходит до нас не прямо в виде переплетенных лент и спиралей ДНК, а именно в мягкости черт, в упругости мускулов, в нежности кожи. Язык биологической информации говорит с нами шепотом, прячась в видимые и осязаемые формы тела. Шепотом говорит с нами и физическая вселенная, прячущая свой информационный код - атомарные и молекулярные структуры - в ощутимые формы предметов. Не есть ли сама материальность мира - щадящий способ приглушить жесткие информационные коды, которые иначе могли бы "оглушить" живущих? Человеческий мир так устроен, что язык вселенских структур обращается к нам не криком, а шепотом, чтобы мы могли лучше расслышать то, что предназначено в отдельности каждому. Полногласность сразу бы лишила нас драгоценной уединенности, способности слышать в себе и для себя. Каждая вещь говорит шепотом, одному - одно, другому - другое. "Шепотность" - одно из глубочайших свойств мироздания, важнейшая универсалия, в которую еще долго предстоит вникать философии, постигая через нее и такие явления, как Логос и информацию.

        Близко к шепоту стоит шелест, но это совсем другая универсалия: воздух или ветер, говорящий на языке листьев или травы. Шелест - неодушевленный шепот, издаваемый не дыханием и губами, а воздушной стихией в ее прикосновениях к мягким, податливым вещностям. Шелестят листья, трава, колосья, бумага, одежда, занавески, все, что соприродно мягкому миру растений, все, что сминается движением воздуха, послушно и созвучно ему. Шелестность - одна из возможностей звучания, а именно, такое звучание неодушевленной природы, которое роднее всего звучанию человеческой речи, поскольку в нем участвует близкая дыханию стихия воздуха и близкая губам,небу, языку мягкая, влажная ткань растений.

        Таковы несколько универсалий: "капельность", "шепотность", "шелестность" - которые немыслимы в составе традиционной метафизики. В данной работе у нас нет возможности подробно очерчивать место и значение каждой из них. Главное - это понять, что мир универсалий не ограничен набором  общих категорий, что каждый предмет может быть  истолкован как "предмет-н-ость", как  определенный угол зрения на весь универсум.

        Может быть, самое интересное, что делается в современном мышлении, - это открытие универсальности конкретных вещей, философской наполненности обыденного языка. Собственно, феноменология Гуссерля давно позволяла философски описывать конкретные вещи - но сама при этом ограничивалась, как правило, общим методологическим обоснованием таких описаний и тонула в специальных терминах, типа "интенциональности" и "редукции". Суть, однако, не только в том, чтобы описывать конкретную вещь на отвлеченном философском языке, а том, чтобы сама философия освоила язык конкретных вещей. Этот проект отчасти осуществляется у Хайдеггера в его онтологии "чаши" и "крестьянских башмаков" ("Вещь", "Исток художественного творения"); у Сартра в "Бытии и Ничто", где в разряд универсалий возводятся "липкость" и "снег"; и у Гастона Башляра в цикле работ, посвященных "материальному воображению" ("Психоанализ огня", "Вода и сновидения" и др.).

        К концу 20-го века все больше импульсов к сближению философии с конкретными вещами и словами исходит от искусства, которое само "концептуализируется" и именно на почве концептуализма сближается  с философией, в свою очередь, заряжая ее энергией возможного и воображаемого.  По словам американского художника Джозефа Кошута, чьи работы середины-конца 1960-х годов заложили основу изобразительного концептуализма, "двадцатый век  принес  с собой то, что можно назвать концом философии и началом искусства. ... Само искусство - это философия, ставшая конкретной".[3]  Художник-мыслитель Илья Кабаков, один из основателей российского концептуализма, ставит в центр своих философических дискурсов такие конкретные понятия, как "муха" и "мусор". Его трактат-инсталляция "Муха с крыльями", по словам автора, "почти визуально демонстрирует природу любого философского дискурса - в основе его может лежать простой, незамысловатый и даже вздорный предмет - каковым может стать обыкновенная муха..."[4]  При  этом вокруг "мухи", как философского основания всех оснований, играющего ту же роль, что "идея" у Гегеля или "материя" у Маркса,  воссоздается целая система соотносительных и производных категорий - политических, экономических, эстетических... 

      Такое возведение мухи в "слона", в разряд универсалий раскрывает условность самих универсалий, которые, подобно алгебраическим иксам, могут принимать самые разные значения. При этом "икс" - это вовсе не общее разных чисел, а именно пустотная форма, потенциальность, которая может актуализироваться в любом конкретном числе. В этом смысле философию можно назвать алгеброй мышления - она оперирует чистыми значимостями, вроде "жизнь" или "мысль", которые значат все - и ничего не обозначают. Искусствовед и философ Борис Гройс называет такие слова-универсалии "джокерами", поскольку, как соответствующая карточная фигура, они могут принимать любые значения. В отличии от "актуальных" терминов-понятий науки или  лозунгов-оценок идеологии, философские понятия -  "джокеры" - обладают пустотной, чисто потенциальной формой значимости. По мысли Гройса, "Кабаков превращает слово "муха" в такое же слово-джокер, которое может быть применимо потенциально к чему угодно... В констатации этого факта можно видеть иронию над высокими понятиями философии, которые не отличаются, в сущности, от мухи. Но, одновременно, в способности эфемерного слова, лишенного благородной философской традиции, достичь высокого статуса слов, которые эту традицию имеют, можно видеть исторический шанс, который открыт также и для мухи - шанс на построение своего собственного мушиного рая, своего собственного мира мушиных, платоновских сущностей".[5] Универсум предоставляет любому предмету философский шанс - стать универсалией, основанием еще одного из возможных миров.
 


[1]  Опыт такого мышления был, в частности, предпринят Иваном Соловьевым в созданной им  "еленологии", науке о личности Елены. См. в кн. Михаил Эпштейн. Бог деталей. Народная душа и частная жизнь в России на исходе империи. 2-ое, дополненное издание. Москва, ЛИА Р.Элинина, 1998, сс. 218-224.  

[2]  В толковом словаре С. Ожегова  "универсальный" определяется так: "Разносторонний,  охватывающий многое. Универсальный хирургУниверсальные сведения. С разнообразным назначением,  для разнообразного применения.  Универсальное средство.  Универсальный станок".  Сходное толкование дано в академическом  Словаре русского языка в 4 тт. (под ред. А. П. Евгеньевой), изд. 2, М., "Русский язык", 1984:  "Пригодный для многих целей,  с разнообразным назначением.  Универсальный магазин. "Это клей универсальный.  Он все берет: железо, стекло,  даже кирпич". Обладающий многими, разнообразными навыками, умениями, знаниями; разносторонний".

[3] Joseph Kosuth. Art after Philosophy and After. Collected Writings, 1966-1990. Cambridge (MA) and London: Massachusetts Institute of Technology, 1991, pp. 14, 52.

[4]  Илья Кабаков. Жизнь мух (на русском, немецком и английском языках). Kolnischer Kunstverein. Edition Cantz, 1992, с.54.

[5] Ibid., сс.15, 16.

  -----------------------------------------------------------------------------------------------------

                  назад                        оглавление                      вперед