Михаил
Эпштейн
Я
предпочитаю
слово
"аргумент", а
не "доказательство",
потому что
строго
доказать бытие
Бога нельзя,
как нельзя
доказать
даже самые
очевидные
утверждения
внутри непротиворечивой
математической
теории
(теоремы
Геделя о
неполноте
доказательств
верны даже
для арифметики). Но
можно
показать,
почему бытие
Бога не только
не
противоречит
наблюдаемым
фактам и
процессам, но
может быть
логически
выведено из
них с очень
высокой
степенью
вероятности.
Технология
обычно
рассматривается
как область,
питающая
самые
радикальные
атеистические
взгляды. В самом
деле, если
человек
способен
своим
разумом и
энергией перестраивать
вселенную по
своему плану,
где же
находится в
этот время
Творец, почему
он
бездействует,
в чем
проявляется
его воля?
Активность
человека, все
более
возрастающая
в ходе истории,
оставляет
как будто все
меньше места
для
активности
Творца.
Строится
снова вавилонская
башня,
человек
штурмует
небо, и, кажется,
нет силы,
кроме еще не
предусмотренных
и не
управляемых
естественных
процессов,
чтобы эту
башню научно-технического
прогресса опрокинуть.
Но
я не понимаю,
почему
успехи
техники должны
опровергать
бытие Бога, а
не, напротив,
доказывать
возможность
такого его
всемогущества,
которое
раньше представлялось
совершенно
немыслимым
людям,
владевшим
лишь
примитивными
орудиями труда.
Как
объяснить,
например,
пахарю или лесорубу,
что Бог может
читать все
помыслы людей?
Или что
человек,
умирая и
оставляя
после себя
прах, может
тем не менее
переживать свое
тело и
сохранять
целость
своей
личности, бессмертие
души. Техника
древности
была материальной:
топор, плуг,
молот, серп.
По-настоящему
интеллектуальная
техника,
интеллектуальные
машины стали
возникать
совсем
недавно,
примерно
полвека
назад (ведь
нельзя назвать
интеллектуальной
техникой
даже паровую
машину, или
электрический
мотор, или
авиационный
двигатель).
Собственно,
настоящее
открытие
интеллектуальной
техники, т.е.
компьютеров,
электронной
сети, виртуальных
миров
совершилось
на глазах моего
поколения. И
лично мне
стало легче
верить в
Бога, в сверхъестественный
разум после
того, как я познакомился
с
возможностями
искусственного
разума, пусть
пока еще и
самыми
примитивными.
Я
понимаю,
например, как
сведения о
множестве
людей
могут
накапливаться
в маленьком
электронном
устройстве и
как мои
мысли и
привычки
могут быть
вычислены и
предугаданы
мощными
серверами,
хранящими
информацию
обо мне. Я
печатаю
какое-то слово,
а компьютер
знает
наперед и
даже лучше меня,
какое слово я
хотел
напечатать,
исходя из частоты
ранее
употреблемых
мною слов.
Или когда я
выхожу в
поисковик, он
предлагает
мне для
покупки
какие-то вещи,
весьма
ассоциативно
и даже
поэтически связанные
с
запросами,
которые я делал
ему месяцы
назад. Он
помнит то,
что я забыл,
он знает,
чего я хочу,
он
подсказывает,
что я могу
или должен делать,
он
становится
собеседником
моего разума,
пусть пока
еще в
вопросах
достаточно примитивных.
Например, я
искал книгу
какого-то
автора
несколько
месяцев
назад, а сегодня
мне Амазон
предлагает книгу
другого автора
по смежной
проблеме. Вся
эта мировая сеть,
или ноосфера,
или
инфосфера,
или всемирный
электронный
банк все
более полно
охватывают
моих
интеллектуальные
запросы и привычки,
выдают их мне
обратно с
какими-то комментариями,
предложениями,
ассоциациями,
становятся
действующей
частью моего
мозга, восполняют
недостатки моего
знания,
памяти, а
отчасти и
воображения. Если я
ищу духи
"Красный
цветок", то
через неделю
мне могут
предложить
роман Новалиса,
в котором
речь идет о
таинственном
голубом
цветке. Может
быть, это еще
слишком
простовато,
но уже не так
глупо и
бессмысленно.
А со
временем,
причем
довольно
скоро,
компьютер узнает
и мои
чувственные
особенности
и привычки,
манеру
касаться,
жестикулировать,
мои любимые
запахи,
вкусовые
предпочтения,
я буду общаться
с ним кожей,
голосом,
жестами, и
все это тоже
войдет в
бесконечно
растущую,
емкую, изобретательную,
по-своему
творческую
память
всемирного
интеллекта,
синтеллекта,
совокупного
интеллекта
людей и
машин.
И
теперь, по
опыту
общения с
новейшей
техникой, мне
гораздо
легче
представить,
как Творческий
Разум может
общаться со
мной, и читать
каждую мою
мысль, и
отзываться
на нее,
и
передавать
мне свои
мысли. Крестьянину
с сохой,
который
видел только
прямое
воздействие
одного
материального
предмета на
другой,
неизмеримо
труднее было
бы
представить,
что все
волосы на его
голове
сочтены и что
все тайное,
творящееся в его
душе, может
быть явным.
Как у такого
огромного
количества
людей можно сосчитать
все волосы? и
проникнуть
во все помыслы?
Откуда
может
взяться такой
всевидящий и
всезнающий
дух? как он может
быть везде и
в каждом?
Конечно,
крестьянин
мог в этот
поверить, просто
зять на веру
без всяких
объяснений и
доказательств,
но для
меня и для
моих
современников
такое
представление
о
всеобъемлющем
и всемогущем
разуме уже не
есть только
дело веры,
это предмет
вполне
разумного,
вероятного,
хорошо
обоснованного
предположения
(буду избегать
слова
"доказательство"). Теперь
мы знаем,
сколь
компактны
средства
хранения
информации,
как в одном
зернышке
вещества
может помещаться
не только
план
будущего
дерева, но и,
если это
электронное
вещество,
компьютерный
чип, система
квантов, и т.п., -
тысячи и миллионы
книг, планы
городов,
информация о
всех людях,
государствах,
планетах и
т.д. Информация
о Вселенной и
о каждой ее частице
потенциально
может
храниться в
электронном
горчичном
зерне (т.е.
наименьшем из
всех зерен).
Что
же
удивительного,
что
Всевышнее
существо,
Верховный
разум может
хранить в
себе планы не
только нашей,
но
бесчисленных
мириад
других
вселенных, и проникать
в тайное
тайных
каждой
личности,
всех разумных
существ, в их
прошлое и
будущее.
Раньше, с
молотком и мотыгой,
в это
оставалось
только
верить, как в
сказку, чудо,
миф. Техника
приближает к
нам, это
сверхъестественное,
делает его
естественным
для разума, объяснимым
вполне
рационально.
То, во что древние
верили, мы
теперь может
уже почти знать,
по слову
апостолу
Павла о том,
как догадка
перейдет в
знание. "Теперь
мы видим как
бы сквозь тусклое
стекло,
гадательно,
тогда же
лицем к лицу;
теперь знаю я
отчасти, а
тогда познаю,
подобно как я
познан". (1 Кор.,
12).
Изумительно
точные слова:
познаю, как я сам
познан. Древнему
человеку
приходилось
лишь догадываться
о том, что он
познан,
потому что он
не мог
предположить
такой силы и
всемогущества
знания иначе
как путем нерассуждающей
веры
в Бога.
Современный
же человек
познает то,
как его могут
познать, он
уже не догадкой,
но
собственным
знанием
приближается
к представлению
о всезнании
Бога.
Наука и
техника
делают его
настолько
знающим, что
ему легче
измерить
своим знанием, пусть
несовершенным,
всезнание
Бога. Во всяком
случае, между
ними уже не
пропасть,
одолеваемая
лишь прыжком
веры, а
высочайшая
гора, по
которой
возможно
постепенное
восхождение
разума, пусть
никогда и не
доходящее до
вершины.
Точно
так же примитивный
человек не
мог понять,
как умирающий
и телесно
исчезающий
человек
может продолжать
жить в такой
невидимой,
неощутимой субстанции,
которая
называется
душа. В это можно
было только
верить,
следуя
догадкам и
обетованиям
о том, что
душа
попадает в
иные миры,
странствует,
обретает
свое место в раю
или аду и т.д.
Нам же,
современникам
и
пользователям
компьютерных
дисков и электронных
сетей,
гораздо
легче разумно
понять
разницу
между
информацией и
ее
материальным
носителем. В
мгновение ока
эта
информация переписывается
с диска на
диск, из
старой памяти
в новую, или
передается
по проводам,
или волнами
без проводов,
а прежние
диски разрушаются.
И вот уже
больше
столетия мы
знаем о
невидимых
лучах,
способных
передаваться
на
безграничные
расстояния, о
рентгеновских
лучах, о
световых
скоростях, а
также –о
темной
материи и
темной
энергии,
составляющей
наибольшую
часть
Вселенной. А
черные дыры!
А вакуум, в
котором
зарождаются
виртуальные
частицы! А большой
взрыв, приведший
к
возникновению
нашей
вселенной! А
удивительная
пригнанность
всех
физических
параметров
этой
вселенной,
вплоть до
миллиардных
долей,
к
возможности
бытия в ней
нас, разумных
существ
(антропный
принцип – впрочем,
о нем
отдельный
разговор)!
Наука
последнего
столетия
приучила нас
познавать
возможность
и даже
необходимость
таких чудес,
за которыми
трудно было
угнаться
даже вере древнего
человека.
Почему же
нужно
рассматривать
достижения
этой науки
как аргумент против
религии,
если,
наоборот, она
доказывает
лишь то, что
материальная
вселенная, какой
ограничивался
реальный
опыт
древнего человека,
есть лишь малая
часть
настоящей,
невидимой и
неощутимой
вселенной.
Разве это не
делает веру в
бессмертие
души, - или,
выражаясь
современным
языком, в
нерушимость
информационной
матрицы
личности при
разрушении ее
материального
носителя, т.е.
тела, - совершенно
закономерным
выводом
разума из
данных
современной
физики? А
разве современная
генетика,
открывшая в
основе органического
бытия законы
наследственности,
управляемые
языком генов,
не
подтвержает
тот факт, что
"в начале
было слово", что
слово предшествует
телесному
бытию и
определяет
его признаки,
физические
свойства
человека?
В
древности,
когда
физический
мир был столь
огромен,
всесилен,
непроницаем,
гораздо труднее
было
поверить во
всмогущество
слова, каких-то
таинственных
значков,
которые
определяют и
цвет глаз
человека, и
цвет волос, и
наследственные
болезни, и
темперамент.
Несмотря на
абсолютную
неправдоподобность
религиозной
картины мира,
люди верили в
нее, а теперь,
когда она
становится
все более правдоподобной,
почему же мы
должны
меньше верить?
Разве лишь
потому, что мы
можем больше
знать, - но знать
то же самое, что
содержалось
и в вере. Это
знание
совершенно
не противоречит
вере,
а вбирает ее,
проясняет ее,
протирает, как
тусклое
стекло, и
делает гораздо
более
прозрачным
то видение
всезнающего
Бога,
всемогущего
Слова,
бессмертной
души, которые
раньше могли
быть лишь
предметами
веры и
суеверий.
Религиозное
движение
человечества
идет не от
веры к
безверию, а
от веры к
знанию. Нам пора
уже говорить
о религиозности
знания, а не
только о
религиозности
веры. Религия
знания – это
не религия,
которая
поклоняется
знанию, а
религия,
которая все
более достоверно
узнает от
науки о том, что
религия
прошлого
могла только
пронимать на
веру. Я бы сказал,
что сейчас
пришло время
для когнитивной
религии, где
когнитивизм
будет играть
такую же роль,
как раньше
фидеизм. И
наука с
техникой не будут
врагами этой
религии и
даже не будут
равнодушны к
ней, как якобы
"другая культура",
которая не
имеет с
религией ничего
общего. Наука
и техника
образуют
синтез с
религией,
поскольку
разум все
более
согласуется
с верой; и если он упраздняет
веру, то лишь
в той мере, в
какой вбирает
ее
содержание,
становясь
религиозным
разумом.
Научный
тезис о
большом взрыве,
который
привел к
сотворению
вселенной из
ничего, - это
предмет
религиозного
знания.
Антропный
принцип,
подтверждающий,
что
вселенная
была создана
для обитания
в ней
человека, -
это
религиозное
знание. Отделение
информации
от
материальных
носителей и
допущение
бесконечного
многоообразия
этих
носителей,
передающих
информацию о
человеке
внефизическим
и
внебиологическим
путем, - это
тезис
религозного
знания. И так
можно
перечислять
долго все те
пути, которыми
религиозная
вера
вступает в
область современной
науки и сама
из веры
становится знанием,
пусть
приблизительным,
неокончательным.
По
мере
технического
прогресса
человечеству
все труднее
будет
обходиться без
представлений
о Боге. Без
Верховного Мастера
всех
компьютерных
игр и
симуляций, именуемых
"галактиками",
"планетами", "законами
природы" на
языке
обитателей
этих
симуляций,
персонажей
этих игр, где
каждому
персонажу
подарена от
Aвтора
свобода воли
и
непредсказуемость
случая. По
мере того как
все более совершенными,
жизнеподобными
будут
становиться
создаваемые
нами
виртуальные
миры и наши собственные
аватары в
них, мы будем
опознавать
черты
виртуальной
реальности
вокруг нас и
в нас самих. И
тогда все
нагляднее станет
во вселенной
присутствие
ее создателя
и управителя.
Чем больше
человек
будет становиться
богом
виртуальных
миров, тем религиознее
будет он сам,
признавая
Бога над
собой. У нас
появится
больше опыта,
чтобы судить
о могуществе
творца и
способах его
обращения с
творениями.
Все труднее
представить
мир без Бога -
таков
главный
вывод всей
техноэволюции
человечества.
То, что мы
сами можем
становиться
творцами
жизни и
разума, послужит
шестым и
самым
сильным
доказательством
бытия Бога,
хотя вера и
не нуждается
в таких
доказательствах.
В
заключение я
хочу
присоединиться
к мысли Карла
Сагана, выдающегося
ученого
и
популяризатора
науки. "Как получилось,
что ни в
одной из
популярных
религий ее
последователи,
попристальней
присмотревшись
к науке, не
заметили:
"Так все, оказывается,
гораздо
лучше, чем мы
думали! Вселенная
намного
больше, чем
утверждали наши
пророки, -
величественнее,
элегантнее, сложнее?
Вместо этого
они бубнят:
"Нет, нет и
нет! Пусть
мой бог и
невелик –
меня он и
таким
устраивает".
Религия –
неважно,
старая или
новая, -
прославляющая
открытое
современной
наукой
величие
Вселенной,
вызывала бы восторг
и почтение,
которое и не
снилось
традиционным
культам". 26-27
Carl Sagan, in Pale Blue Dot: "How is it that hardly any major religion
has looked at science and concluded, 'This is better than we thougt! The
Universe is much bigger than our prophets said, grander, more subtle, more elegant'?
Instead they say, 'No, no, no! My god is a little god, and I want him to stay
that way.' A religion, old or new, that stressed the magnificence of the
universe as revealed by modern science might be able to draw forth reserves of
reverence and awe hardly tapped by the conventional faiths." 32-33.
Все
здесь верно,
я готов
подписаться
под каждым
словом. Но
почему же
"нет, нет и
нет!" раздается
и с другой
стороны?
Почему сам
Карл Саган
считал себя
неверующим?
Почему биолог-атеист
Ричард Докинз,
сочувственно
цитирующий
Сагана, повторяет
свое "нет, нет
и нет!" (не
трижды, а
десятки раз) любой,
самой
утонченной,
величественной,
недогматической
религии?
Почему все
эти атеисты
от науки
твердят:
"Пусть мой
мир только
материален –
меня он и
таким
устраивает"?
Почему они не
хотят признать,
что наряду с
наблюдаемой
материей
существует
еще и то, что
никогда не
может
адекватно
наблюдаться
извне, а
только
переживаться
изнутри:
любовь,
жалость,
совесть,
раскаяние,
отчаяние,
надежда? Почему
они так
сужают свой
мир? –
гораздо уже
даже самого
примитивного
верующего,
который
все-таки признает,
что есть и
другие миры,
есть чудеса,
есть
безграничная
любовь и
милость Бога.
Почему они
сужают свой
горизонт до
дарвиновской
эволюции и
эгоистичного
гена как причин
и носителей
всех тех
стремлений,
возможностей,
подвигов,
открытий,
которые
делают человека
столь
удивительным,
фантастическим,
творческим,
жертвенным
существом?
Почему они
обращают
этот вопрос
"почему"
только к
верующим, но
не к себе? Что
мешает им,
ученым и
пропагандистам
науки,
внимательней
приглядеться
к религии и
заметить:
"Так все, оказывается,
гораздо
лучше, чем мы
думали! Вселенная
намного
больше,
разнообразнее,
духовнее, чем
утверждали
наши
учителя-позитивисты,
признававшие
только
материю, данную
дам в
ощущениях.
Эта
вселенная,
сотворенная
Верховным
Существом,
который может
обращаться
лично ко мне
и вместе с
тем
создавать мириады
миров,
который все
знает обо мне
и любит меня,
который
может все, но
не хочет стеснять
моей свободы,
который
поселил меня
в этом мире,
но открыл мне
пути и в
другие миры, -
эта
вселенная
гораздо
величественнее,
элегантнее,
сложнее, чем
воображается
химику или
биологу-атеисту,
который допускает
существование
только
скудной, мельчайшей
части
чудесно
разнообразного
мироздания".
Зададим
эти вопросы
ученым
оппонентам
религии. И
будем
терпеливо
ждать ответа.
В надежде,
что новое
взаимопонимание
религии и
науки будет
строиться
одновременно
с обеих
сторон.