ДАР СЛОВА  #101 (151)
Проективный лексикон русского языка
                                           1 ноября 2004

                       МЕДИТАЦИЯ О РУССКОМ СЛОВЕ (окончание)

Информация, коммуникация и медитация. - Цели медитации. -  Дао языка. - Множимость корня. -  Слава корня.  - Отладка слова. - Смыслополагание. - Медитация, потенциация и деконструкция. - Разговор с языком


                    4. Информация, коммуникация и медитация

 Есть три основные деятельности и направленности ума: информативная, коммуникативная и медитативная, или познавание, сообщение и размышление.

Информация связывает ум с миром предметов, фактов, новостей. Информация - это "что", на которую направлена умственная деятельность.
Коммуникация ("кому-никация") - это "кому" и "с кем" умственной деятельности, ее направленность на другие умы, с которыми она делится, взаимодействует, передает и принимает сообщения.  Наконец, медитация - это деятельность ума, направленная на самого себя, его узнавание себя и сообщение с собой.  Медитация - это выход ума из бесцельного блуждания и сосредоточение на его собственной деятельности, что не обязательно предполагает прекращение мысли, как в некоторых восточных видах медитации. Медитация - это не замирание, но именно действенность, подвижность ума, пребывающего в себе. Это как йога в отношении тела, его самонаблюдение и самоуправление, - в отличие от движения или жеста, направленного к внешней цели. В медитации ум деятельно самоограничен, исходит из себя и возвращается к себе, созерцает себя и свое как бы со стороны.

Это может быть и сведение ума в сердце (практика исихазма), и сведение ума в имя Божье (практика имяславия), и, как здесь предлагается, сведение ума в слово или в языковой корень, из которого начинают проступать его глубинные смыслы и связь с основами бытия. При этом ум не только не прекращает работы, а напротив, сосредотачиваясь на многозначности слова и многословности корня, получает новые энергии. В медитации  каждый ум начинает производить от данного корня свои собственные слова - или, всматриваясь в данное слово, начинает производить от него новые значения, именно этому уму чем-то свойственные, так что ум опять-таки предстает самому себе как  самодвижение мысли в слове.
 

                               5. Цели медитации

 Корнесловие, творческая медитация о слове, вмысливание в слово - процесс двусторонний. Два основных его вектора: это вхождение в корень из старых, знакомых слов - и исхождение из корня к новым, небывалым словам. Мысль вкореняется в знакомые слова, нисходит в глубины корней, а затем, обосновавшись в началах, истоках, извлекает из них возможность новых слов. Корнесловие - это не только этимология, но и своего рода эсхатология слова, поиск первичных и  последних значений, вхождение в начало слова и восхождение к его концу, к полноте смысла вo всех возможных производных.  Этимон (буквально "истина", то, что обретается в начале, в истоке) и "эсхатон" (конец) - таковы два предела, между которыми движется медитация: сначала вмыслиться в знакомое слово, дойти до его корня - а затем вымыслить из него новые слова. Таким образом, словомыслие содержит оба движения: в корень и из корня. От знакомых слов к корню - и от корня к новым, неизвестным словам.

 Каковы цели подобной медитации? Укажем на несколько взаимосвязанных целей:

5.1. Дао языка.

Пребывание в подвижности смысла, в дао языка,  в его текучем смыслосложении и смысловычитании, вo всех действиях языка, включая смыслоделение (на морфемы - мельчайшие единицы смысла) и смыслоумножение (производство новых слов  путем умножения  морфемных значений). Медитация-словомыслие проходит по всем изгибам смысла вместе с изменением слова, рождением новых слов. Смыслочуткое, смыслоподвижное состояние ума, его пребывание в наиболее родственной, прозрачной стихии слова,- первая цель медитации. При этом осуществляется континуальность, непрерывность смыслового движения, которая так отлична от  дискретного и статуарного существования слов в наличных словарях. Пространство между словом и словом  теперь заполняется междусловиями, подсловиями, надсловиями, сращениями, скорнениями, переплетающимися ветвями,  лианами, подлесьем. Весь лес языка приходит в движение, начинает тянуться и ввысь, и вширь. Медитация - это вступление в те потоки смыслообразования, которые обычно скрыты от нас за дискретностью готовых слов как элементов наличной системы языка.

5.2. Множимость корня

В каждом корне языка есть непробужденные возможности, тяга к произрастанию, ветвлению, срастанию с другими корнями. В нынешнем языке задействована только малая часть этих возможностей. Например, от корня "люб" образованы слова "любить", "любовь", "любовный", "любовник", "любитель", "любительский",  но это ничтожная часть возможных "любо"-образований, таких как "любь", "солюбие", "разлюбчивый", "недолюбок", "любитва", "равнолюбие",  "вприлюбку", "любовничать" (играть в любовь, проводить время в любовных занятиях, строить любовные отношения). Корни хотят расти дальше,  вытягивать новые ветви. Каждое слово, наличное в языке, может быть дополнено и приумножено альтернативным словообразованием от того же корня. Если имеется "книжник", то могут быть и "книжба" (ср. учебник - учеба), и "книжевье" (ср. кочевник - кочевье). Но суть не в том, чтобы производить в беспорядке и изобилии новые слогообразования, морфологические агрегаты, как  часто делал В. Хлебников, испещряя свои тетради тысячами столь же экстравагантных, сколь и пустозначных, порою  автоматических образований,  а в том, чтобы творить именно слова, т.е. слоговые тела, наделенные мыслью. Медитация - это словообразование как смыслообразование. Задача не в том, чтобы произвести еще одно словоподобное звучание в языке, а в том, чтобы подарить новой морфологической единице смысл, превратить сочетание морфем в лексему, со своим необходимым и единственным значением, какого еще нет у других слов и которое необходимо языку и говорящим на нем для выражения каких-то смыслов, которые не умещаются в наличные слова.

Потенцируя язык, вскрывая в его актуальности множество нереализованных возможностей, медитация  обогащает культуру новыми мыслимостями, понятиями, сочетаниями идей. Результат словотворческих работ должен быть близок и понятен большинству носителей языка. Существенно, чтобы словарный текст, минимальный по объему,  был удобочитаем и удоботолкуем. Нет более краткого жанра, чем однословие, а между тем в размер одного слова, посредством его расширяющихся толкований, можно вложить такой объем сцепляющихся смыслов, какой не всегда  можно выжать из трактата или романа. По отношению смысла к объему чтения однословие гораздо более концентрированно, чем любой другой жанр, и в наш торопливый компьютерный век представляют редкую возможность для мгновенного освежения языка и мысли. И не просто освежения - как крошечные горчичные зерна, однословия   западают в почву сознания и дальше начинают производить новые и новые мыслимости, поскольку все напряженное поле языковых отношений (деривация, синонимия, антонимия, полисемия, омонимия, паронимия, оксиморония...) немедленно подключается к каждому новообразованию и постепенно вызывает цепную реакцию смещений во всей лексической системе языка.

Если раньше наше сознание рождалось в готовый язык и, в лучшем случае, прибавляло к нему за десятилетия несколько десятков новых слов, то теперь все больше носителей языка могут становиться и его производителями, т.е. на каждое слово, данное в языке, отвечать новым словом, свободно вести процесс языкообразования. Каждое слово - это  вызов, к нам обращенный, призыв найти инослово, в нем заключенное, призыв возделывать каждый корень, засыхающий в тесном кругу своих малочисленных производных,  и разбивать в пустыне безъязычия оазисы новых слов и лексических полей. Каждое слово - оклик, на который можно откликнуться новым словом, и возможно, язык для того и передается из поколения в поколение, чтобы росло число отзывчивых на язык, слышащих его зов и готовых возделывать  его поросль.

5.3.  Слава корня.

Цель медитации - выявить все потенции, живущие в корнях и морфемах, т.е. в каком-то смысле исполнить волю самого языка. Медитация-корнесловие в чем-то родственна генной инженерии, нынешним опытам гигантского ускорения тех генно-языковых процессов, которые тысячелетиями складывались и почти не менялись в природе. Овладеть генами тех или иных болезней, аномалий, влечений к наркотикам, убийству и самоубийству, наконец, генетическими механизмами старения и смерти... Вот так и корнесловие пытается "рукотворить" язык, осуществляя при этом волю самого языка, т.е. не навязывая ему чуждых законов, а действуя по его собственным. Ведь если корень имеется в языке, значит, он хочет расти, питаться от почвы, вбирать разные приставки и суффиксы, ветвиться новыми словами, стройно возносить и пышно раскидывать крону сотен своих производных.

Между тем в естественной жизни языка, как и в природе, корни болеют, чахнут, засыхают, не дают или лишаются потомства. Почему допустимо медицинское, даже хирургическое вмешательство в жизнь тела - и не допустимо лексикологическое вмешательство в жизнь корня, восстановление его старых  отростков и выращивание новых, питание корня новыми морфемами, привитие черенков от других корней, и т.д.? Мускулистый корень хочет стать кроной, вознестись во всей возможной широте своего смысла, разделенного на множество слов-волокон, прожилок, несущих векам и потомкам его славу. Корень  ищет славы, хочет быть не только многократно ословленным, но и прославленным. Каждое новое слово - это новая слава корня, вызволенного из почвы языка, из темных исторических залежей, где он прозябал в беззвестности. Медитация - это способ прославления корней, извлечения их из забвения или полуизвестности, это воля смыслов, роящихся в корнях, к власти над мыслью и миром.

 Можно, конечно, спросить: а зачем корню слава, он же неодушевленный? Но тогда позволено и спросить: а зачем семени оплодотворение и зачатие? а зачем генам выращивать из себя организм? На таких уровнях вопрос "зачем?" теряет смысл. Так и корень: его нечего спрашивать, зачем он хочет расти, ветвиться, плодиться.   Это про разбухшее словесное тело: про текст, книгу, сочинение, - можно спросить: а зачем оно? Какой в нем смысл? Нельзя ли без него обойтись, не лишнее ли оно в культуре? И про предложение можно спросить: не лишнее ли оно в тексте? А вот про слово, и тем более про корень и его меньших братьев, суффикс и приставку,  так спрашивать нельзя: из них не только брызжет энергия, но сами они и есть энергия смысла, а значит, самооправдания. Как можно спрашивать, есть ли смысл у того, что само и есть смысл? А все эти "люб, мет, вет, дар, род, яр, ём"  и есть смыслы в чистейшем виде. Не нам их оправдывать и искать смысл в их  росте; это они дают смысл всему, что мы делаем,  без них мы бы и не знали смысла того, что мы любим, рождаем, дарим, даже не умели бы назвать этих явлений, выделить их из светомрака неразличимой массы всего.

Есть еще и такая теория среди биологов (ставшая популярной благодаря Р. Докинсу и его книге "Эгоистичный ген", 1976), что не гены для нас формовщики, а мы для них передатчики и разносчики по разным сферам бытия, куда они проникают с помощью организмов. Мы для них - оболочки, вместилища, транспортные средства. И все наши страсти-мордасти, исторические судьбы, Наполеоны и Цезари - это только ручки на чемоданчиках, в которых аккуратно доставляется по назначению заложенная в генах информация.

Но тогда и тексты, над которыми мы так старательно работаем, вдумываемся, вчитываемся, которые определяют целые эпохи, зачинают движения в науках и искусствах, создают цивилизацию, - это всего лишь разносчики слов, а еще точнее  - корней, морфем, мельчайших, наиболее живучих и базовых частиц смысла, самых успешных и всепроникающих из того полчища "мемов", которые ежечасно осаждают наше сознание: через книги, фильмы,  уличные знаки, надписи на витринах, музыкальные записи, живописные полотна. Морфемы живчиками-сперматозоидами впиваются в наше сознание и размножаются в предложениях, текстах, целых культурах. И даже если человек сумел избежать знакомства с живописью и музыкой,  остался неграмотным, даже если он слеп, глух и нем, все равно в его сознание успели проникнуть и свить гнездышко морфемки, морфочки... Даже во тьме слепоглухонемоты, без солнечного притока информации, они размножаются со страшной силой в импульсах внутренней речи, хотя бы это были простейшие "есть", "пить", "спать"...  Так что медитация - это еще и эффективнейший способ размножения морфем, т.е. самоисполнения того смысла, для которого нам дан язык, точнее, для которого мы даны языку, чтобы на нем говорить и размножать его информационо-энергетические импульсы.

5.4. Отладка слова

Одна из целей  медитации  -  "расшатать" слово, расчистить пазы между морфемами, которые от долгого слежания в словах приросли друг к другу. Суставы в теле, стираясь, врастают друг в друга, окостеневают и становятся "тугоподвижными" - такая же болезнь известкования висит и над русским словом. Посмотрите, сколько аномальных, случайных фонем западают в стыках между словами. "....Не только корни, но и достаточно большое число суффиксов являются аномальными, единичными в языке, существующими в одном-двух вариантах как остаток после выделения корня..." [1]  Даже такие слова, как "боязливый" и "горделивый", аномальны: "в современном языке нет больше слов с суффиксами -злив или -елив, т.е. они не соответствуют системе морфем русского языка (инвентарю морфем, выделенному на основании бесспорных и достаточно регулярных случаев)". [2]

Конечно, в языке должны быть и аномалии, и единичные случаи, и дремучие непролазные чащи, но хорошо было бы и прочистить язык, развинтить слова на морфемы, отделить от них налипший мох, сор, слизь, чтобы они могли легче свинчиваться друг с другом, свободно образовывать новые слова. Такая прочистка морфем нужна не для того, чтобы разредить язык, выбросить из него аномальные слова, а для того, чтобы пополнить язык новыми словами, которые можно образовать только из регулярных производительных морфем.  Если есть в языке "находчивый" и "доходчивый", то почему бы не быть и таким словам, как "входчивый", "сходчивый", "подходчивый"?  Если есть  "завистливый", то пусть будет и "ненавистливый", а рядом с "приветливый" встанут "советливый" и "ответливый".  Для того и нужно вычленить морфемы, чтобы они не залеживались  внутри одного или нескольких слова, а шли в сборку с другими морфемами, ладно стыковались бы друг с другом, пополняли лексический запас языка. Пусть растут в нем нетронутыми дремучие чащи, но нужно расчистить делянки и для более регулярных и продуктивных моделей словообразования. Где регулярность, там и производительность; где четкая выделенность морфемы, там и возможность для ее свободного сочетания с другими морфемами в новые слова...

Так что задача Лексикона - двойная: представить русское слово для медитации во всем его богатом синтетизме - и одновременно внести элементы аналитизма в его сложение, разобрав по частям-морфам и заново собрав из них множество слов, т.е. определить те регулярные модели, по которым можно производить  новые слова, почти так же свободно, как из слов производятся предложения. И все-таки  сохранить цельность, присущую русскому слову как многоморфемной лексической единице. Не устранить эту внутрисловную связность, но облегчить ее, сделать гибче, подвижней.

Ословливание как самодвижение  смысла в морфемном сложении лексических единиц - вот что представляет для медитации русское слово. И та аналитическая реформа, которую мы предлагаем, эту словность русского языка не отменит, а углубит, поскольку и слово сделается более емким, гибким, самопроизводным, поскольку теперь каждая морфема сможет в принципе сочетаться со всеми другими, предвосхищая ту коммуникативную свободу, которую слова обретают в предложении.

5.5. Смыслополагание

Итак, медитация-словомыслие - это подвижное состояние ума, континуальность проходящих через него потоков; это выращивание корней и  воплощение их воли  к ословливанию и прославлению; это отладка слова, прочистка его морфемного состава... Но есть еще одна цель: расширение смысловых зон нашего существования  и отношения к другим. С каждым новым словом, если оно удалось, если оно не механически-суетно добавляет еще один членик к слову, а открывает новый жест, поворот смысла, меняет мимику корня, выражение лица, - с каждым таким добавлением открывается новая возможность быть, действовать, думать, выбирать между разными способами поведения, строить свои отношения к другим и себе. С каждым словом я сам становлюсь умнее, тоньше, научаюсь лучше выражать себя, передавать свои мысли. Если бы не было слова "любовь", что бы я знал о любви?  Без этого слова не было бы и предмета для знания; тогда просто горел бы какой-то пламень в крови или зуд проходил по коже, но я не знал бы, что со мной, то ли болезнь напала, то ли душистый ветер повеял, то ли нечто горячее и крылатое вошло в сердце. Не было бы различия между любовью и ветром, между страданием и страстью, между припадком болезни и приступом вдохновения.

А если к слову "любовь" в языке добавляются еще и "любь", и "любля", то я уже могу свою любовь чувствовать и понимать иначе, чем "любь", горение и воодушевление без предмета и адресата, или чем "любля", прелестная игра и взаимосплетение с существом милого пола. Так что медитация-корнесловие - это еще и смыслополагание собственной жизни, проработка ее по мельчайшим долям и квантам смысла.
 

                 6.  Медитация, потенциация и деконструкция

Медитация-словотворение продолжает работу по деконструкции, которую осуществил Ж. Деррида и его школа.  Постоянно
оговаривая смысл тех или иных  слов, деконструкция пытается негативно раскрыть потенциальность языка в актуальности речи, обозначить иные, альтернативные способы выражения того, что выражается в тексте. Тексты самого Деррида демонстрируют неполноту любого акта высказывания, коль скоро он есть лишь одна из актуализаций языковой потенции.  Но такая постоянная переглядка, перепасовка слов и выражений из речи в речь (в иноречь) есть необходимая, но недостаточная форма работы с языком, поскольку критическое начало здесь преобладает над конструктивным.  Что бы ни значило слово в конкретном употреблении, оно подлежит критике, поскольку оно не содержит всего того, что оно может содержать в языке. Потенциальность языка выступает как точка отсчета в критике речи, в том числе, и речи самого критика (деконструкция обращается сама на себя).

Медитация есть  чисто конструктивная деятельность, в отличие от деконструкции. Если письмо функционирует без Логоса (дерридеанская критика логоцентризма), то ему ничего не остается как демонстрировать собственную зыбучесть, постоянную осыпь смыслов в никуда, в "де". Медитация, напротив, исходит из Логоса и возвращается в Логос; нисходит в этимон и восходит к эсхатону, движется  за словом на всем его пути от первичного корня к широко распускающейся кроне,  состоящей из всех возможных ответвлений основного лексического ствола. Медитация -  это потенциация, обнаружение и воссоздание многих возможностей на месте данного слова или выражения, факта или реалии.

Промедитировать и деконструировать  - это акты совершенно различные, хотя и соотносимые. Деконструкция выявляет за данным словом иной смысл, нежели тот, который имел в виду автор или который непосредственно вытекает из контекста. Деконструкция вводит игру опровержений, оговорок, инополаганий, подковырок и т.п.  Медитация-потенциация лишена критической иронии, ей скорее свойственна ирония конструирования, рядополагания многих возможных слов (объектов, "-измов", философских или художественных направлений, политических или метафизических систем) там, где исторически сбылось только одно или несколько. Потенциация языка достраивает ряды, населяет гнезда, выращивает гроздья, добавляет звенья, выходит на уровень "мета" и "транс", на уровень потенций, которые обозначают место для множества актов речи.  Речевые примеры, как они выступают в Лексиконе, - это не авторские высказывания, и вообще не высказывания, это множественные формы речи, пребывающие в пространстве языка, т.е. чистой потенциальности. Каждый пример - это не употребление, а возможность употребления того или иного слова.

Медитация выводит нас в мир языковых или любых других потенций, обозначает место для возможных лексем, концептов,  высказываний, поступков, систем мысли. Медитация строит модели, вынесенные за скобки их актуального существования. Отсюда важность медитации для виртуальных миров, куда постепенно перемещается (не только через экраны компьютеров) наша жизнь в единственном актуальном мире. Медитация есть наш способ вхождения из речи в язык, из течения в континуум, из истории в возможные миры, из актуального в потенциальное. Промедитировать - значит обнаружить потенциальное на месте актуального, весь объем или ряд понятий на месте одного из его действительных членов.  Медитировать - значит потенцировать, т.е. возводить актуальное к его потенциям, из которых выводимы новые актуальности; возводить слова к корням, из которых выводимы новые слова.  [3]
 

                                   7.  Разговор с языком

Сам язык содержит в себе мудрость, которая не воспроизводится на уровне афоризмов и трактатов, как бы они ни были гениальны. Мы говорим предложениями, пользуемся языком, чтобы передать друг другу свои мысли. Но ведь и язык сообщает нам нечто о себе: своей лексикой и грамматикой, словами и правилами. Слова содержат в себе смыслы, которые предшествует нашим мыслям, а во многом и задают их. У языка есть собственная мудрость, которая непосредствено выражает себя в языке, а не при помощи языка. По мысли Витгенштейна, "То, что выражает себя в языке, мы не можем выразить с помощью языка" ("Логико-философский трактат", 4.121).

 Медитация-словомыслие направлена именно на мудрость языка, тогда как философия или афористика выражают мудрость человека при помощи языка. Медитация о слове направлена на общение с самим языком, причем не только слушание языка -  вхождение в корень, - но и на говорение с языком - исхождение из корня, привнесение новых слов в язык.    Язык нам говорит: "метать", "метаться", "водомет". А мы отвечаем ему: "метливый", "вразмет", "словомет", "числомет"...  В Лексиконе как медитативной практике общения с языком  мы не пользуемся языком, а слушаем язык и отвечаем ему. По Витгенштейну,  "То, что может быть показано, не может быть сказано" ("Трактат", 4.1212). Мы и не пытаемся сказать нечто от себя, а  лишь пытаемся показать, что уже заключено в языке, и пытаемся в ответ на это известное показать нечто неизвестное, к "теме", заданной языком, прибавить "рему", нечто новое.

Медитация есть акт воздержания от речи, от коммуникативного или информативного использования  языка. Поэтому медитация, как и  деятельность составления словаря, сопряжена с молчанием. Есть слова, но при этом ничего не говорится, поскольку нет установки на коммуникацию. Есть установка на совместную медитацию: мы общаемся, но не прямо, а через язык, через его возможности, которые нас объединяют. Мы говорим не друг другу, а языку, который передает нам то, что сказано другими. Мы смотрим в лицо языку, а он видит всех нас, и мы можем ловить в нем отражения друг друга. Медитация есть воздержание от актуального общения, выход в чистую потенциальность, где все смыслы и слова пребывают одновременно, как возможные. Промедитировать что-либо - это значит обнаружить целые ряды, цепи, гнезда, грозди, рои, стаи смыслов  и возможностей на том месте, где стояло только одно слово (или одно явление, факт, случай).

Язык  предстает нам теперь как нечто гораздо более важное, чем речь. Не то чтобы вся речь уже была отговорена, но нам важно услышать в ней говоримость, которая принадлежит не ей, а языку, и которая может обеспечить нашу планету речами еще на тысячи лет. Можно сказать и то, и другое, и третье, но что говорит сам язык?  Пчелы вылетают из улья и возвращаются в улей; так и речь выпархивает из языка и несет взятки-слова обратно в язык.

В России речь сохраняла свое высокое достоинство, покуда была окружена внешними запретами; но гласность расковала речь и быстро изрыгнула ее в таких количествах, что речь опять затосковала по языку, по его мудрой немоте, и стала проситься назад - в форме скромных, ничего не говорящих словарных речений, примеров, смиренно иллюстрирующих случаи из языка.  Язык неудержимо надвигается на нас своим молчанием, своей потенциальностью, отнимает вкус к построению текстов и предложений, ибо построить можно все что угодно, можно впиться в любой цветок, но где тот улей, который будет хранить все наши речения? как он устроен, что там внутри, за той щелью, куда скрываются гудливые пчелы? "Дар слова" - это и есть попытка обратиться с речью к самому языку, вкусить от его щедрот и посильно воздать сторицей.
------------------------------------------------------------

1. А. И. Кузнецова, Т. Ф. Ефремова. Словарь  морфем русского языка, М., "Русский язык",  1986,  с. 11.

2. Там же.

3. О потенциации, или овозможении, как современной гуманитарной методологии, см. М. Эпштейн. Философия возможного. Модальности в мышлении и культуре. СПб.: Алетейя, 2001, сс 199-201, 206-212, 278-282

_______________________________________________________________________________________

Афоризм

Границы моего языка означают границы моего мира.

            Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат (1921), 5.6.
-----------------------------------------------------------------------
Памятка  (из прошлых выпусков)

сбЫвчивый - обладающий свойством сбываться.

Сбывчивые сны, мечты, желания, надежды, предчувствия, пророчества, фантазии, утопии...

Сны с четверга на пятницу, по народным поверьям, самые сбывчивые.

Отчего дурные предчувствия сбывчивее хороших?

Ее мечты были столь же невинны, сколь и несбывчивы. (вып. 2)

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Сетевой проект Михаила Эпштейна "Дар слова" выходит с 17 апреля 2000.  Каждую  неделю  подписчикам  высылается несколько новых слов, с определениями  и примерами  употребления. Этих слов нет ни в одном  словаре, а между тем они обозначают существенные явления и понятия, для которых  в языке и общественном сознании еще не нашлось места. "Дар слова"  проводит также дискуссии и конкурсы, обсуждает письма и предложения читателей.  "Дар слова" может служить пособием по словотворчеству, введением в  мир языковых фантазий и мыслительных технологий.
Все предыдущие выпуски

Ассоциация искателей слов и терминов - лингвистическое сообщество в Живом Журнале.

PreDictionary  - собрание английских неологизмов М. Эпштейна.

Oбoзрения проективных словарей:
Владимир Губайловский. О проекте "Дар слова" (Новый мир, 2002  #7)
Мария Виролайнен. Протоязык 21-го века.  (Новый мир, 2004 #9)