Составление и предисловие
М. Н. Эпштейна
7. РЕВНОСТЬ КАК ВЕЧНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ
Ревность, как тема, гораздо
более выгодна для литературного сюжета, чем просто любовь. Любовь по определению
затрагивает двоих: кто-то любит кого-то. Ревность - обязательно троих;
сам глагол "ревновать", с лексической точки зрения, трехвалентен:
кто-то (1) ревнует кого-то (2) к кому-то (3). Для сюжета не
безразлично, какой валентностью обладают его элементы, велика ли их цепкость,
способность втягивать и объединять другие элементы. Ревность позволяет
вовлечь в сюжет несравненно больше персонажей, чем любовь сама по себе.
Ревность, а не любовь лежит в основе "Илиады" (Менелай ревнует Елену к
Парису), "Братьев Карамазовых" (отец - сын - Грушенька), "Короля Лира"
(отец - дочери - их мужья), не говоря уж об "Отелло", "Вертере", "Красном
и черном", "Евгении Онегине", "Анне Карениной" и пр. и пр.
Суть ревности в том, что
она превращает любовь в нечто противоположное любви. Казалось бы, нет причин
всем не любить всех, но тогда быстро исчерпались бы все литературные сюжеты,
а возможно, и сверхсюжет всемирной истории. Любовь, ведущая к слиянию,
сама по себе энтропийна. Но дело в том, что чем больше любви, тем больше
и вражды, порождаемой ею же, любовью. И это единство любви-вражды
есть ревность, которая тем самым превращается в мощный и по сути единственный
регулятор страстей, каждая из которых, благодаря ревности, превращается
в собственную противоположность: симпатия - в антипатию, восхищение - в
зависть. Если бы в мироздании действовала только сила любви, все притянулось
бы и взаимно слилось в плотно слепленном коме счастья, где каждая часть
нашла бы часть по себе. Если бы действовала только сила вражды, мир разлетелся
бы на частицы и развеялся в пустоте. Но мир не ком и не пустыня, а чередование
плотностей и пустот, их постоянное живое перераспределение, творимое ревностью.
В строке Данте, завершающей
"Божественную комедию": "любовь, что движет солнца и светила", - я бы "любовь"
поменял на "ревность". Если бы только любовь, все планеты притянулись
бы к звездам и сгорели в их пламени, а звезды упали бы в центр Галактики
и образовали одно сплошное ядро, без разрежений для жизни. Да, планеты
притягиваются к Солнцу, но есть и противоположно влекущая их сила, благодаря
чему они вращаются, не падая; и эта сила притяжения-отталкивания есть ревность,
основа небесной механики. Кто-то ревнует планеты к Солнцу и не допускает,
чтобы они слились и сгорели в нем от всепоглощающей любви.
Теперь я понимаю, чего не
хватает мне в эмпедокловой модели мира (1), которая строится на чередовании
любви и вражды, - не хватает третьей силы, которая опосредовала бы эти
две, превращала бы притяжение в отталкивание и наоборот. Любовь и
вражда не просто чередуются, но одна содержит в себе другую, ибо полюбить
- значит вызвать ревность других любящих. Сила отталкивания не сменяет
силу притяжения, но живет в ней и действует через нее. Ревность - тот монизм,
который объединяет дуально расщепленное мироздание.
Если искать то единое, что
лежит в основе и литературных сюжетов, и космоса, и истории, что движет
планетами, людьми, персонажами, - то это великая, неиссякающая ревность.
Она завязывает в один узел любовь и ненависть и не позволяет им победить
друг друга, но превращает победу каждой в ее собственное поражение. Побеждает
только Ревность; как чистая энергия всех расщеплений и взаимодействий.
Да и не только в космосе
и истории... Сам Бог в Ветхом Завете называет себя Богом ревнующим - это
едва ли не самое устойчивое из Его (само)именований. "Я Господь, Бог твой,
Бог Ревнитель" (Исход, 20: 5); "имя Его - "Ревнитель"; Он - Бог Ревнитель"
(Исход, 34:14). "...Возревноваль Я об Иерусалиме и о Сионе ревностью великою"
(Захария, 1:14). Ибо "до ревности любит дух, живущий в нас" (Иаков, 4:5).
Если бы Бог только любил своих избранных или только ненавидел грех,
гневался на врагов своих, мировой процесс давно бы пришел к завершению.
Но то единое и всемогущее, что лежит в основе Божьей воли - это не остывающая
ревность, а она не дает до конца сбыться ни милости, ни ярости,
но превращает одно в другое, и этим крепится и животворится мир.
8. РУССКАЯ КРАСАВИЦА
Русская красавица непременно
стыдлива. Она отворачивается, руками и платком заслоняется, прячет
ото всех свое сияющее лицо, ступает неслышно, живет незаметно, за
околицей, как вечернее солнце. Нет в ней гордости и упоения своей красотой,
как у греческой Афродиты. Видимо, само солнце в России стыдливо, редко
свой полный лик кажет, чаще заслоняется облаками, занавешивается
туманом, имеет вид застенчивый.
В русской красавице то же
начало, что и в русском богатыре, который тридцать лет проспал на печи
и встал только для решительной битвы. Скрытая красота, скрытая сила, которые
нуждаются в великой причине, чтобы раскрыться, и не для праздного созерцателя,
не для любопытного взгляда, а для единственного суженого - как и богатырь
встает-распрямляется, когда на родину накатывается самый сильный враг.
Красота - для милого, сила - для супостата, и все - для единственного:
повседневная, будничная трата означала бы умаление чудного дара.
Да и жизнью Спасителя так
заповедано, чтобы самый могущественный являлся в ветхом рубище и терпел
крестную муку, чтобы потом, когда мир изверится, истоскуется от несвершившегося
пророчества - вторично прийти, уже во славе. Мышление парадоксами присуще
народу, который ждет главного - от неглавного, красивого - от невзрачного,
сильного - от немощного.
Если античная богиня выходит
из прекрасной пены морской, то русская красавица - из лопнувшей лягушачьей
кожи, как в сказке о Василисе. Наша душа - спящая красавица, спящий богатырь,
казалось бы, пропавшие навсегда для молодца, для народа, но только ждущие
часа, особой надобы в себе, чтобы пробудиться и ослепить своей красотой,
поразить силой. У Геракла и Афродиты мощь и краса бьют наружу, проявляются
сразу же в подвигах ратных и любовных. Таков мир телесный, ничего в противоположность
себе не таящий, и потому сюжет состоит не в переходе от слабости к силе,
а в приключениях самой силы, встречающей извне все новые препятствия. Российские
же качества вызываются наружу неким внутренним самопреодолением: богатырю
или красавице, прежде чем вступить в битву или отдаться любви, нужно преобороть
собственный сон - смертный покой. Тут основной сюжет - не жизнь сама по
себе, а ее восстание из смерти, воскресение.
Лебедь и голубь - два символа
прекрасного: античный и христианский. В лебедя воплощается бог-громовержец
для покорения возлюбленной; в голубя воплощается дух святой для разнесения
благой вести по миру. Голубь сер, сиз, невзрачен, в нем - кротость, невинность,
любовь, супружеская верность; лебедь - белоснежен, чист, ослепителен, сияет,
как земное солнце, весь - горделивая красота и любострастный порыв. Голубь
- вестник, посредник, быстрая и надежная связь, он весь - в других, для
других; лебедь - как Нарцисс, любуется собой, купается в зеркальной
стихии среди собственных отражений. Русская скромница-красавица чаще олицетворяется
голубицей, даже еще более неприметной птицей: горлицей, кукушкой... Леда
же, лебедь появляются у нас в антологической лирике на античные мотивы.
_____________
Зато... Поразителен
бывает, на фоне скрытости и застенчивости, размах нашего бесстыдства. Оно
являет себя вмиг, врасхлест, наотмашь, без плавной горделивости, но с какою-то
душу берущей позорной откровенностью. Это не здоровое бесстыдство нагого,
неприкрытого тела, как у эллинов, а бесстыдство мгновенно вздернутого подола.
(1a). В этом бесстыдстве нет ничего пластического, эстетического, а напротив,
одна безобразная судорога. Так бесстыдны бывают женщины у Достоевского,
Толстого, Бунина, Горького, Куприна...
И неудивительно: ведь если
красота у нас по сути своей стыдлива и требует покрова, то всякое оголение
- постыдно и уродливо. У эллинов красота не прятала себя, скрывалось и
затаивалось лишь уродство. В России же именно потому, что красоту принято
прятать, уродство всегда рвется нараспашку, любит выставлять себя нагло
и насмешливо. Да и во всяком показе и обнажении тотчас чудится что-то непристойное,
не закон естества, а грех и соблазн. Какая-то непростота и трудность у
нас между внешним и внутренним, не дано им прямо являться друг в друге.
Непристойность - не обратная ли сторона стыдливости? Так самостеснение
красоты рождает беззастенчивость душной, слепой, скомканной плоти, вываливающейся
наружу.
9. ЗАПЯСТЬЕ
В первой влюбленности, когда
все еще воздушно, нежно и крылато в чувствах, сильнее всего притягивает
запястье милой женщины. Ужасно хочется теребить эти нежные кружевца, будто
в них сосредоточился весь смысл твоей любви и вся прелесть твоей возлюбленной.
Ведь конец ее рукава - это начало ее сокрытости, та граница, где видимое
и открытое переходит в недоступное. И вот хочется пасть, взмолиться на
этой границе, как на пороге дома; хочется губами, лицом, всем телом прильнуть
к этому кружевному окончанию рукава, где сошлось тайное и явное, где плоть
еще полускрыта, но уже просвечивает. И сами эти кружева - какое сплетение
видимости и сокрытости, какой обольстительный обман, чарующее ничто и ускользающее
все! Сами эти кружева на запястье есть образ начинающейся любви с ее светлыми
мучениями и уже темнеющим сладострастием. Кружева обволакивают запястье
как сгущенный воздух, вытканный из пустоты, и само тело кажется здесь рожденным
из морской пены, воздуха в кружевных петельках воды - чем-то тающим, невесомым,
веющим, счастливым. Безумно хочется ласкать это кружевце, покрывающее запястье
- столько в нем еще запрета и уже разрешенности, такая мучительная и счастливая
черта... Сжимая запястье, играя им, уже все предчувствуешь, обо всем догадываешься,
обо всем любимом, упругом, гибком, податливом. Перед этим изгибом первое
чувство, нарастая и не растрачиваясь, остается в состоянии вечного первенства.
9. ЕЛЕНОЛОГИЯ. Oпыт построения новой науки (2)
1. Еленология - это, в отличие
от большинства других наук, наука об одном-единственном человеке, который
в дальнейшем именуется Елена.
2. Науки об одном
человеке, например, шекспироведение, наполеоноведение, пушкиноведение,
марксология и пр. изучают, как правило, вклад данного человека в историю,
литературу, религию, общественную мысль и т. д. В отличие от всех этих
выдающихся людей, интересных тем, что они сделали, Елена интересна сама
по себе.
3. Насколько бытие само
по себе выше отдельных своих проявлений, настолько еленология выше
пушкинистики, наполеонистики и прочих дисциплин, относящихся к уникальным
достижениям, а не к самому существованию единичного. Еленология изучает
не то, чего достигла Елена, в чем проявила себя, - а то, что она есть сама
по себе, независимо ни от чего, просто потому, что она есть. Еленология
- первая самостоятельная наука о единственном существе, которое удивляет
тем, что оно есть, а не тем, чем оно стало или смогло быть.
4. По мнению Аристотеля,
источник всякого познания - удивление ("ибо и теперь и прежде удивление
побуждает людей философствовать... недоумевающий и удивляющийся считает
себя незнающим..."3). Наиважнейшие науки возникают, следовательно, из наибольшего
удивления. Очевидно, что Елена удивляет людей, хоть сколь-нибудь ее знающих,
гораздо больше, чем мир каких-нибудь молекул, газов или чисел, из удивления
которым выросли грандиозные науки: физика, химия, математика. Нужно быть
совсем малочувствительным, чтобы, хоть раз увидев Елену, не удивиться ей,
а удивившись - не развить своего удивления до целой системы познания, соответствующей
неимоверной сложности предмета.
5. Если судить по исходному
импульсу, т.е. силе удивления, то еленология должна в своем поступательном
развитии перерасти все прочие науки и стать главнейшей из них, приводящей
к общему знаменателю все их разрозненные усилия. Физика, математика, история,
искусствознание - все они интересны и поучительны прежде всего потому,
что помогают познать мир, в котором могла появиться Елена.
6. Не все способны удивляться
в равной степени; но тот, кто недоумевал больше всех, прошел разные стадии
познания и все-таки остался незнающим, - ему, навсегда изумленному, вполне
можно доверить основание новой науки. Человечество, убежденное силой его
непонимания, должно признать за ним такое право. Если он считает себя несведущим,
необученным - значит, науке в его лице предстоит наибольший путь.
7. Всякая наука начинается
с определенного набора понятий, а заканчивается тем, что приводит эти понятия
в систему, целостно раскрывающую свой предмет. В данном случае нам предстоит
связать следующие понятия, приоткрывающие внешний и внутренний мир Елены:
а) просинь и прозелень глаз
при общем сером колорите;
б) привязанность к собаке
по кличке Ака;
в) стуки по ночам в квартире,
особенно в пору полнолуния;
г) желание работать нянечкой
в доме для престарелых;
д) узкий круг общения при
готовности легко заводить новые знакомства;
е) отвращение к поездкам
в метро и к ношению головного убора;
ж) вера в астрологические
знаки, а также сильное, хотя и не всегда покорное чувство судьбы;
з) потребность перечитывать
книгу Сэлинджера "Над пропастью во ржи" и любовь к стихам М. Цветаевой;
и) обилие каждодневно меняющихся
проектов жизнеустройства, от переезда на другую квартиру до переезда в
другую страну;
к) желание оказаться на
берегу моря в тот момент, когда она находится только на берегу реки;
л) специальный интерес к
писателю Федору Сологубу и к концепции демонического в его творчестве;
м) чувство отсутствия своей
личности и необъяснимости своих поступков;
н) загадочное отношение
внутренней близости и внешнего отчуждения от субъекта по имени И. (...)4
я) неуверенность в том,
что на свете нашелся хотя бы один человек, готовый ради нее пожертвовать
хоть чем-нибудь, например, жизнью...
8. Несомненно, что все указанные
приметы, от "а" до "я", сходятся лишь в одном-единственном на свете существе,
именуемом Елена, и только благодаря ему приобретают взаимосвязь и общий
смысл. Никогда, нигде и ни в ком другом собака Ака и писатель Сэлинджер,
желание оказаться на берегу моря и желание работать нянечкой в доме для
престарелых не могли бы соприкоснуться и составить одно целое - именно
такое, где эти явления становятся наиболее неожиданными и привлекательными
для изучения.
9. В Елене обнаруживается
новая, неведомая прежним наукам реальность, где американский писатель ближе
дворовой собаке, чем любому другому американскому писателю, а поездка под
землей ближе к ношению головного убора, чем к поездке в любом виде наземного
транспорта. Эта загадочная реальность, необъяснимая методами других наук,
требует особого философско-поэтического подхода к созданию новой
науки, отвечающей строжайшим критериям единичности. Зоология и литературоведение,
медицина и география - вот на перекрестке каких дисциплин возникает еленология,
не сводимая в отдельности ни к одной из них.
10. Еленология - интегральная
область научного знания, которое в своей обращенности к единичному пользуется
результатами общих наук, но не ограничивается ими, поскольку Елена неизмеримо
больше любых обобщений, представляя собой исключение из всех правил и правило
для многих исключений. В развитие еленологии главный вклад вносят близкие
и знакомые Елены по мере углубления своих познаний о ней. Постепенно образуется
среда межпрофессионального общения, объединяющая физиков и математиков,
лингвистов и искусствоведов, психологов и социологов, астрологов и мореплавателей
- всех, кто своим особым путем приблизился к искомой загадке и нашел в
еленологии связующую нить разрозненных знаний о мире.
11. Цель еленологии - не
только расширить наши общие знания о мире, но и внести методы и критерии,
разработанные при изучении Елены, в сферу других дисциплин. Коль скоро
Елена интересна сама по себе, то и предметы других дисциплин не могут не
нести на себе отпечаток этого интереса и не заключать в себе неких свойств
Елены и отражений ее личности. Например, градостроителей не может не заинтересовать
резко отрицательное отношение Елены к подземным путям сообщения. Футурологов
неизбежно должно привлечь обилие меняющихся сценариев будущего, характерное
в особенности для Елены, но также и для всего человечества. Специалистов
по ландшафту, несомненно заинтересует вклад Елены на ландшафтные свойства
облаков и их формообразующее отношение к земным ландшафтам, - взгляд, который
она позволяет себе отчасти разделять с И.. И независимо от того,
внесет ли диссертация Елены значительный вклад в сологубоведение, еленология
окажет неминуемое воздействие на развитие этой слаборазвитой дисциплины.
Ведь специальный интерес, проявленный Еленой к Федору Сологубу, глубоко
характеризует своеобразие его художественной концепции демонического и
предопредляет возможность новых метафизических, психологических, мифологических
и прочих трактовок этой проблемы, в соответствии с комплексным характером
самой науки о Елене. (Для последующих изысканий рекомендуются, в
частности, такие темы: "Ака и образ собаки в творчестве Ф. Сологуба"; "Сочетание
зеленого, синего и серого в цветовой палитре Ф.Сологуба"; "Недотымка и
луна в произведениях Ф.Сологуба, в связи с ночными стуками в квартире
Елены" и т. д.).
12. Следует выделить особое
значение вышеупомянутых пунктов (тезис 7) для развития следующих дисциплин:
пункта а) для развития живописи
и искусствознания;
пункта б) для новых теоретических
изысканий кинологии (особенно в области изучения беспородных собак);
пункта в) для фактического
обоснования оккультных знаний;
пункта г) для развития геронтологии
и врачебной деонтологии;
и т. д. и т. п.
Еленология способна питать
все науки, потому что в Елене заключено то неизвестное, что способно их
всех обновлять, вызывая дальнейшее удивление, так что предмет еленологии
становится все более таинственным, создавая сферы ясности в других
видах познания.
13. Каждая вещь имеет в
себе нечто еленообразное, поэтому, гуляя по многолюдному городу или по
безлюдному лесу, в любых условиях и по разным поводам, хочется произносить
имя Елены, относя его
и к облаку, потому что оно
вообще как Елена;
и к траве, потому что она
зелена, как глаза у Елены;
и к озеру, потому что оно
туманится, как глаза у Елены;
и к муравью, потому что
Елена сравнила с ним свою повседневную жизнь;
и к дереву, потому что его
ствол клонится от ветра и делится на все более тонкие ветви, как судьба
Елены;
и к асфальту, потому что
Елена часто вглядывается в него, бродя с опущенной головой;
и к трамваю, потому что
на таком же трамвае Елена когда-то ездила в гости к И.;
и к любому прохожему, потому
что он мог бы видеть Елену и удивляться ей, если бы ему посчастливилось
встретить ее.
Еленологический аспект
всех вещей раскрывается в доступном, но не достижимом для них совершенстве:
быть рядом с Еленой и нужным ей.
14. Одно из фундаментальных
понятий еленологии - "целомудие игры" или "чистота соблазна" - проявляется
во множестве ранее отмеченных и крайне противоречивых феноменов, таких
как
зелень леса и голубизна
неба, опосредуемые прозрачно-серым, смутно сияющим воздухом ее глаз;
повышенный эгоцентризм при
отсутствии эгоизма; "я" во всем, но ничего для себя;
твердость характера наряду
с податливостью воли, готовой увлекаться всем и ничему не подчиняться;
стремление загрузить себя
полезной работой - и легкость пренебрежения как работой, так и всяческой
пользой;
причудливый, рвущийся рисунок
беседы, в которой фразы говорят меньше, чем слова, а слова меньше, чем
паузы, но еще большее значение имеют: 1) шаги, 2) взгляды, 3) прикосновения,
4) состояния природы, 5) воспоминания, 7) времена года, 8) положение облаков,
9) встреченные вещи, 10) невысказанные мысли, 11) утаенные пожелания, 12)
разгаданные пожелания, и т. д.
15. Каждая черта в Елене
проявляется лишь настолько, чтобы составить контраст другой черте, - так,
во всяком случае, считают некоторые специалисты. Другие полагают, что Елена
- кроткая, преданная и любящая натура, которая просто еще не пробудилась
от сна предсуществования и поэтому переживает сразу все стадии органического
развития личности, включая личинку, кокон и бабочку. Пока что преждевременно
разграничивать эти стадии: личинки-кокетки, кокона-циника и бабочки-принцессы,
но очевидна их поступательная метаморфоза, из которой вскоре выпорхнет
крылатая душа. Третьи специалисты-еленологи видят основную специфику изучаемого
явления в его ранней очаровательности, приведшей к фиксации на детских
стадиях развития. Четвертые находят в этом хитросплетении невинности и
соблазна сеть для уловления неопытных, но вдохновенных душ и для разлития
их творческой энергии в женственном лоне мироздания. Несмотря на эту борьбу
различных школ и направлений в еленологии, все специалисты сходятся в том,
что познание как акт слияния познающего с познаваемым все еще недоступен
им; и то самое недоумение, которое так возбуждает их ум, оказывается и
непреодолимым заслоном для ума.
16. В самое последнее время
среди еленологов развилась одна страшная ересь, подвергшаяся отлучению
от большой науки. Согласно этому вероучению, Елена есть любовь и ничто
иное, кроме любви, а поскольку подобное познается только подобным, то еленология
есть не что иное, как возрастающая любовь к Елене - высочайший из всех
возможных актов познания.
17. Однако все эти еретики,
упорствуя в познавательном значении своей любви к Елене, не приводят ни
малейшего убедительного доказательства того, что Елена есть любовь. Отсутствие
доказательств оправдывается тем, что обнаружение этого сокровенного свойства
Елены может исходить только от нее самой. Величайший долг упорствующих
в ереси - терпеливо ждать этого проявления, каковое станет подтверждением
истинности их веры.
18. Что для науки доказательство,
то для веры - жертва, и больше к этому нечего прибавить, поскольку я дошел
до пункта "я".5
______________________
1. Эмпедокл (ок.490 - ок. 430 до н.э.) - древнегреческий философ.
1а. Вряд ли Иван Соловьев был знаком с "Заветными русскими сказками" А. Н. Афанасьева (Женева, 1872?; в России изданы только после 1991 г.), которые подтверждают его догадку: женщины в них никогда не раздеваются, а только задирают подол, сразу, без всякого перехода, обнажая самое заветное место.
2. Этот фрагмент - один из последних в рукописном наследии Ивана Соловьева. Что касается его строгой тезисной формы, то объяснение этому можно найти в другой работе Ивана Соловьева: "Форма должна противоречить содержанию, и чем больше страсти в одном, тем бесстрастнее другое" (эссе "Стиль как неудача").
3.Аристотель. Сочинения в 4 тт., т.1, М., 1975, с. 69.
4. Мы исключаем из списка те пункты (от "о" до "ю"), которые касаются интимных сторон жизни конкретного лица. Что касается соотношение "единичного" и "всеобщего" в имени Елена, то здесь можно привести суждение Ивана Соловьева о его великом однофамильце, философе Владимире Соловьеве: "Он создал свою софиологию (учение о Вечной женственности, о Премудрости Божией - М.Э.) только потому, что почти всю жизнь был влюблен в Софью Хитрово. Софиология - учение об этой Софье".
5. Имеется в виду пункт "я" из тезиса 7, который, возможно, многое объясняет
не только в науке о Елене, но и в судьбе самого Ивана Соловьева.
Пункт "я" имеет еще и особое
значение для Ивана Соловьева как точка исчерпания речи. Ср. отрывок из
его статьи "Семиотика молчания": ""Я" - единственный языковой знак, в котором
субъект высказывания совпадает с его объектом. Тем самым преодолевается
двойственность самого знака (различие означающего и означаемого), а следовательно,
упраздняются основания языка как системы знаков. Слово "я" - уже
не знак в обычном смысле, скорее, это граница между знаком и не-знаком,
переход от речи к молчанию. Словом "я" озвучена тишина".